Двое из ларца
Шрифт:
— В Хабаровске перевел.
— А тут еще на два часа нужно. Сейчас уже полшестого. Пойдем пока поболтаем, и я закроюсь. А там что-нибудь придумаем.
— Пошли.
Поднявшись по лестнице на пятый этаж, Гурский снял и оставил в комнате с ящиками куртку и заглянул в зал: посетителей нисколько не убавилось, контролер и смотрители бдели.
Время до закрытия выставки пролетело незаметно.
Без четверти семь Дмитрий принял от кассира выручку, заполнил какие-то бумажки и отпустил ее домой. Затем он ушел в зал и, проводив последнюю группу
— Все, — сказал он вернувшись к Гурскому. — Рабочий день окончен. Сейчас я расходничек на Леву выпишу, он деньги пересчитает, и все.
— Ну вот, — Дмитрий вернулся минут через десять. — Только…
— Что?
— Да мы, понимаешь, прямо здесь и живем. Тут комнатка есть такая, маленькая.
— И что?
— Да Лев Израилич уже там спать укладывается.
— А не рановато? Может, приболел?
— Да нет. Он всегда так. Семь часов — рабочий день окончен, туда-сюда, поел и спать.
— А ты?
— Мыкаюсь. Чекушку иной раз за ужином, и ту в одиночку давить приходится.
— Это не жизнь. А он кто?
— Напарник. Мы по двое ездим.
— Ну хорошо, и что?
— Да вот я и думаю, где бы нам с тобой расположиться… — Дима задумчиво глядел на ящики.
— Слушай, — Гурский посветлел лицом. — А там нельзя?
— В зале?
— Ну…
— Вот ведь, а мне и в голову не пришло. Конечно! Короче, пошли…
Сходив в магазин, они внесли в экспозиционный зал небольшой ящик, накрыли его чистыми афишами, разложили закуску, придвинули банкетки, на которых отдыхали смотрители, и, будучи очень собой довольны, наполнили по первой.
— Только курить здесь не стоит, — рассудил Дмитрий. — Вентиляции тут никакой.
— А мы и не будем.
— Поехали?
— Ура.
Они выпивали и закусывали, болтали, Дима жаловался на тяготы и лишения кочевой жизни, но рассказывал о них со смехом, Гурский вспоминал свои экспедиции, каждый немного привирал, но не перешагивал порога достоверности.
Время шло.
Несколько раз они выходили покурить в коридор.
Открыли вторую бутылку.
И наконец, когда Дмитрий, извинившись, все-таки направился в туалет, Адашев-Гурский поднялся с банкетки и подошел к Великому Вождю.
Чтобы чувствовать себя уютнее в просторном зале, они не стали включать большой свет, ограничившись рабочей подсветкой. И поэтому, наверное, да еще от водки, почудилась Александру, протянувшему руку к трубке, мелькнувшая на миг в желтых кошачьих глазах Сталина живая искра.
— Господь с вами, Иосиф Виссарионович, — вслух сказал он. — Я же не краду. Напротив, ваше возвращаю.
Он поменял трубки и вернулся на место.
Дело было сделано.
Но уходить из полутемного зала, будто бы освещенного теплым пламенем свечей, где блестели ордена и пуговицы на старинных мундирах Петра, Суворова, Наполеона, неподвижно замерших у стен, где мерцали драгоценности на парадном платье императрицы и где так вкусно пилась водка в компании
Какая-то яркая, но очень короткая мысль мелькнула вдруг на долю секунды в сознании и тут же исчезла. Гурский обвел взглядом зал, пытаясь вернуть ассоциацию, по которой она возникла, задержал внимание на фигуре Екатерины Второй, опять что-то шевельнулось, но мгновенно пропало теперь уже насовсем.
«Что-то же вроде ведь вспомнил…» — досадливо подумал он.
Вдруг через приоткрытую дверь в зал забежала маленькая собачонка и стала, отчаянно виляя хвостом, обнюхивать у Гурского ноги.
— Ластик! Ластик, иди сюда! — послышался из коридора хриплый голос. Вслед за этим дверь открылась пошире, и на пороге возник здоровый мужик.
— Добрый вечер, — привстал Гурский.
— Здрасте. А что это вы здесь… — взгляд мужика оценивающе изучал натюрморт.
— Привет, Петрович, — в дверном проеме появился Дима. — Проходи, гостем будешь.
— Да у вас уж, считай, и нет ничего.
— Да, — Гурский приподнял початую бутылку за горлышко, — действительно…
— И что вы все этим хотите сказать? — Дмитрий выпятил грудь. — Что мы смиримся под ударами судьбы, не в силах оказать сопротивленье, что ли?
— Да закуска-то у меня там есть, — задумчиво сказал Петрович.
— Я требую продолжения банкета. — Дима натягивал куртку.
— Только мне одному все не захватить, — мужик посмотрел на Александра, — поможешь?
— Пошли.
Дима запер зал и пошел к лестнице.
— Постой, — окликнул его Петрович. — Я лифт включил.
— А днем что же? — удивился Гурский.
— Днем… Днем здесь столько народу шастает, они же его укатают. А ночью я один. Что же я, пешком по этажам ходить буду? Ты сам-то рассуди…
— Логично.
Пока Дима ходил в магазин, а вахтер Петрович доставал из шкафчика и тумбочки кастрюльку, какие-то судки, тарелки и, наконец, из потаенного места — индивидуальный стакан, Гурский курил сигарету и, присев на корточки, гладил льнувшего к его ногам беспородного, неопределенной масти пса Ластика, который был размером чуть больше кошки.
— Ну вот, — укоризненно сказал Петрович псу, — опять у Велосипеда все сожрал.
— У кого? — не понял Александр.
— Кот у нас тут живет, Велосипед зовут. Его сколько ни корми, а ребра все равно, как спицы, торчат. А этот его еще и обжирает. Вон его миска, полная. А вон та — Велосипедова. Ты зачем из нее все сожрал, а?
— Так, может, это кот?
— Ну да. Я только что положил. А Велосипед с самого утра где-то шлындрает.
— А это у вас что такое? — полюбопытствовал Гурский, указывая на прозрачный полиэтиленовый мешок, наполненный какими-то разноцветными шариками размером с очень мелкий горох.
— Это? А… Это, брат ты мой, отдельная история. Это, ты понимаешь, моя-то денежек решила заработать. Нравится? Дарю.
— Спасибо, конечно, но…
— Забери с глаз моих, а? Будь другом.
— Да мне как-то…