Двое. После

Салах Алайна

А мне тяжело разобраться. Гораздо легче, когда рядом Булат. С ним тяжелые мысли отходят на второй план, а самый простой диалог становится панацеей. Но Булат сейчас где-то Подмосковье, как он сам вчера сказал, и звонить я ему не стану. Я ведь дала себе слово — не просить. Правда, я все же просила у него за Антона, но то другое — не для себя. 

Я проваливаюсь в сон под сменяющиеся кадры прозрачных глаз Антона и красных вспышек автомобильных фонарей, а просыпаюсь от входящего сообщения. Первая и совершенно нелепая мысль, не имеющая ничего

общего с реальностью: а вдруг это написал Булат? Вторая, более здравая: Булат не пишет СМС. Третья: какая же ты легкомысленная эгоистка. Даже не подумала про Антона.

Но на экране горит сообщение от Марины: «Ты решила с билетами?»

Может и правда уехать? Смыть чувство вины вольнолюбивым испанским воздухом, провести время с лучшей подругой, а заодно вытряхнуть из головы все упрямые надежды, связанные с ним? Я ведь действительно начала надеяться. Что может быть… вдруг… а если? Что если все не случайность: то, что мы видимся несколько дней подряд и каждый раз по его инициативе. А мне так думать нельзя. Я не хочу строить планов, потому что уже знаю, как больно будет обмануться. 

«Только проснулась. Перезвоню, ок?»

Я поднимаюсь и плетусь на кухню заварить себе чай, чтобы привести мысли в порядок. Ступня натыкается на что-то мягкое, я опускаю глаза и вздрагиваю. Резиновая курица, которую Антон подарил Банди. Хотя на курицу она сейчас мало похожа: у нее нет хвоста и отодран клюв. 

— Ты обидишься, если я ее заберу у тебя, да? — с мольбой смотрю на Банди.

Ответом мне становится взгляд с укоризной: дескать, в свои проблемы мои подарки не вмешивай, я еще крылья не отгрыз. 

Я осторожно отодвигаю воспоминание ногой и продолжаю путь на кухню. Тычу в кнопку чайника, достаю заварку. За окном уже стемнело. Сколько сейчас времени? Шесть-семь? Обычно в это время ко мне приезжал Антон. Я так отвыкла от одиночества. 

Резкий звонок в дверь заставляет меня дернуться. Лужица кипятка растекается по столешнице, брызги попадают мне на запястье и на ткань домашней футболки. Реакцию на боль опережает наивная мысль: а вдруг это он?

Растирая обоженную кожу, я подхожу к двери и заглядываю в глазок. Стыну. На той стороне стоит Антон.

Сердце сжимается в грудной клетке, загибается, совсем как вчера. Вопросы, растерянность и снова вопросы. Для чего? Что-то случилось? 

И почему я не дышу? Разве есть хотя бы тысячная возможность ему не открыть?

Я щелкаю замком, набираю в легкие воздух. Самый страшный миг между нами уже позади — с остальным я справлюсь.

— Привет... — мне не нравится, как звучит мой голос — как-то хлипко и неуверенно. Ладонь пытается задушить дверную ручку, пальцы ног подобрались в замок. 

Лицо Антона выглядит бесцветным и изможденным, и поза такая же — понурая, сдавшаяся. 

— Привет, Тай. Пустишь? Мимо просто проезжал.

Ком в горле твердеет, превращаясь в колючий шар, мешающий дышать. Я киваю и отхожу в сторону. Я думала, что сегодня будет легче? Ошибалась.

Антон

неловко скидывает обувь с ног, нерешительно смотрит в сторону гостиной, а потом на меня. Я не знаю, что делать. Не имею ни малейшего понятия, что сказать. Ему плохо, и это я послужила тому причиной. У меня нет достойного утешения, а он хочет получить его именно от меня.

Антон делает шаг ко мне, останавливается, будто что-то вспомнив. Снимает куртку, вешает. Снова смотрит на меня.

— Чайник вскипел, — хриплю я в безысходности. — Будешь чай?

Он кивает и следует за мной. Запах его туалетной воды оседает на свежевымытых поверхностях, и я уже знаю, что завтра мне нужно будет снова убираться. 

— Тебе зеленый или черный? — уточняю, слабовольно стоя к нему спиной. 

— Все равно, — глухо звучит в затылок голос, за секунду превращающий меня в камень. Руки Антона обнимают мой живот, лицо утыкается в волосы. 

Сердце стучит так, что Антон с легкостью может его услышать. Что мне делать? Я не могу его оттолкнуть. Не тогда, когда его дыхание звенит отчаянием.

Его ладонь комкает мою футболку, трет кожу под ней. В этом жесте нет намека на секс, есть неприкрытая мольба и желание удержать.

— Антон…

Я разворачиваюсь, но сил посмотреть ему в глаза не нахожу, а потому разглядываю ворот толстовки. Мне страшно увидеть то, что меня размажет, привяжет к нему виной навсегда.

Антон сползает передо мной на колени, обнимает бедра. Я смотрю на его волосы цвета солнечной пшеницы и не могу пошевелиться. Он весь передо мной как на ладони со своей неприкрытой болью, а я не знаю, как ему помочь. Разве что обмануть его и притвориться, но это не выход. Это подлость. 

Антон находит мою ладонь, безвольно повисшую вдоль тела, и кладет ее себе на голову.

— Мне нужно… Хотя бы сегодня. 

Я его глажу. Медленно, осторожно, неумело балансируя между между лаской и утешением. Я ведь совсем не знаю законов. Понятия не имею как. Как мне поступить правильно?

— Я домой не хочу… Тошно. С Киром видеться тоже… У него наверняка кокс будет, а я тебе обещал. Может, кино посмотрим? Просто… без обязательств.

Мысль о неправильности происходящего беззвучно стучится в висок, но до головы не добирается. Сейчас там и так слишком много всего: вина, тревога за него, кадр белого порошка и прозрачные глаза, ставшие тусклыми и безумными.

— Хорошо. Только встань, пожалуйста.

Антон немедленно поднимается, и мы вместе идем в гостиную. Странное, молчаливое шествие. 

— Я принесу чай, — говорю я, остановившись. — Ты ведь с ноутбуком разберешься?

Антон треплет по голове Банди и кивает. Тот смотрит на меня с недоумением: мол, и к чему был весь этот сыр-бор?

Я возвращаюсь на кухню, нетвердой рукой разливаю кипяток в чашки, и едва снова себя не ошпариваю, потому что телефон на столешнице вибрирует. Ноги становятся ватными при взгляде на номер. Звонит он.