Двоеженец
Шрифт:
Множество огромных крестов, прямых и уже поникнувших от раскисающей земли, окружали меня как собратья по разуму, как мои старые школьные товарищи, и что-то близкое и родное почувствовал я возле них, а потом полил дождь, и я уже захотел закричать от радости, что дождь настоящий, непридуманный Вольпертом падал мне на лицо и пробуждал далекие воспоминания обо всех дождях, что я видел и чувствовал, но в это время из-за одного поникнувшего креста возникла ухмыляющаяся голова профессора Вольперта, и я вдруг понял, что никогда не выйду отсюда,
– Что?! Не ждали?! – засмеялся Вольперт.
– Вы мешаете мне жить, – глубоко вздохнул я и, вырвав из земли крест, замахнулся, чтобы ударить Вольперта, но Вольперт неожиданно полетел вниз, в оказавшуюся рядом глубокую яму. Я склонился над ней, но ничего не разглядел, видно, яма была очень глубокой.
– Помогите мне, – жалобно простонал Вольперт из темной глубины ямы, – я очень боюсь покойников! Мне кажется, что они очень страшные!
– А чего нас бояться-то? – послышался оттуда солидный бас.
– Ой, я счас с ума сойду! – громко воскликнул Вольперт, – представляете, эта скотина щекочет меня!
– Думаю, что Вам здесь будет очень весело, – горько усмехнулся я и стал выходить из кладбища, пытаясь найти во всем, как и в себе, хоть какой-то смысл или оправдание.
У ворот кладбища я неожиданно увидел Веру. Она стояла в черном плаще и голова у нее была в черном платке, а глаза все заплаканные.
– У меня вчера мама умерла, – прошептала она, глядя на свои опущенные руки.
– А мама настоящая? – спросил я, поеживаясь то ли от холода, то ли от дурных предчувствий.
– Иди, куда шел! – обиженно выкрикнула Вера и зарыдала, закрывая лицо руками.
Тогда я опустился перед ней на колени и поцеловал ее ноги.
Тогда она тоже опустилась на землю и поцеловала меня.
Мой язык проник в ее сочные губы, и мы взволнованно задышали. Мы целовались долго, как будто целую Вечность, и нам никто не мешал, хотя где-то далеко, в глубине души я ощущал невидимое присутствие Вольперта. Он был наверняка где-то рядом, и с этим ничего нельзя было поделать.
– Скажи, а ты сможешь помочь мне удрать отсюда, – прошептал я, не выпуская ее из объятий, – или тебе это недоступно?!
– Пожалуйста, не говори со мной об этом, я боюсь, – прошептала Вера.
– Ты боишься Вольперта?!
– Да!
– А давно ты в клинике?!
– Нет!
– А сколько?!
– Не знаю, то есть не помню, – Вера дрожала то ли от страха, то ли от холода и зарывалась лицом в мое плечо. Дождь закончился, но мы все были до нитки промокшие от дождя. Над кладбищем поднимался густой туман.
– Я хочу видеть только твои глаза и думать только о тебе, – прошептал я, пытаясь хотя бы на миг развернуть ее лицо к себе, но она молча упрямо сопротивлялась и плакала.
– Ну, что ты так боишься?! – удивился я, – ну, хочешь я загипнотизирую тебя?! И ты сразу же перестанешь бояться Вольперта!
– Хочу! – кивнула головой Вера, и наконец
– К сожалению, Вера, я солгал тебе, я не обладаю никакой силой гипноза, как Вольперт, и поэтому я могу тебя только молить о том, чтобы ты не предавала меня и помогла нам обоим вырваться отсюда, – грустно прошептал я и нежно провел ладонью по ее щеке, – ведь если я доверяю тебе, то, значит, и люблю!
– Ты этого очень сильно хочешь?! – прошептала она, и я вместо слов крепко обнял ее, поцеловал и заплакал.
– Хорошо, не плачь, – прошептала она, сделаю все так, как ты хочешь!
– А ты уверена, что ты сможешь?! – она кивнула головой и поцеловала мою руку, потом мой лоб, мою щеку и мои губы.
Поцелуй растворился, как сказка.
– Сегодня ночью я к тебе приду, ты только притворись немного спящим, – прошептала Вера и тут же исчезла, как будто провалилась сквозь землю.
Впрочем, на кладбище все люди рано или поздно пропадают, падают и тают, пропадают…
Я немного перевел дыхание и успокоился. Как я понял, искать в одиночку выхода из лабиринта безумного Вольперта было напрасным и бессмысленным занятием, ибо за каждой комнатой или пространством меня ожидала следующая, и так до бесконечности, так как, по всей видимости, эти комнаты и пространства вращались по кругу, оставляя меня всегда где-то посередине, и поэтому куда бы я ни пошел, я опять попадал в какой-то безвыходный тупик или в бредовую кашу, из которой и состоял весь мир Вольперта.
Так или иначе, а я ничего не стал делать, а по разумному шепоту Веры прилег здесь же у кладбищенских ворот и закрыл глаза, притворившись спящим, еще я подумал о том, что обязательно услышу рассерженный или смеющийся голос Вольперта, который обязательно постарается разбудить меня, а если так оно и будет, то это означает, что все это уже было, значит, я все помню, а если помню, то по кускам могу восстановить целые картины или образы, которые мне пригодятся в грядущем, ибо до этой поры я просто беспомощно блуждал по лабиринту как глухое и слепое существо, ибо у меня даже не было времени, чтобы остановиться и подумать о своей судьбе и возможности побега от Вольперта…
Через минуту действительно раздался встревоженный и сердитый голос Вольперта.
– Вставайте, дорогой друг, иначе я сойду с ума от собственного одиночества! – я почувствовал, как он трогает меня за плечо своей длинной рукой, но не раскрыл глаз.
– Черт побери! Он же не должен спать! Или, может, я ошибся в диагнозе?!
– Не думаю, коллега, – послышался голос Роберта Ивановича, – во всяком случае, я пропускал его волосы сквозь потоки отрицательных частиц радия с плутонием и пришел к самым неожиданным результатам! Причем к таким результатам, о которых я даже и не подозревал!