Двор Тумана и Ярости
Шрифт:
Он не сказал, вмешается ли, если я окажусь в смертельной опасности. Пожалуй, мне все же стоило спросить.
Я избегала любых листьев и камней, следуя узору движений, который какая-то часть моего тела — часть, что не было создана Высшими Лордами — все еще помнила.
Словно пробуждаясь. Именно так я это чувствовала.
Я миновала колодец. Ни пятнышка грязи, ни один камень не казался лишним. Идеальная, прекрасная ловушка — предупредила смертная часть меня. Ловушка с тех времен, когда люди еще были добычей; сейчас же она походила на более умную, бессмертную
Я больше не была жертвой, решила я осторожно подходя к двери.
И я не было мышью.
Я была волчицей.
Я обратилась в слух стоя на пороге, его камни были потертыми, словно много-много пар обуви прошло по ним и, скорее всего, больше не вернулось. Слова ее песни теперь стали отчетливыми, ее голос был приятным и красивым, словно солнечный свет в ручье:
«Жили двери сестры, отправились они играть,
Чтобы за кораблями отца понаблюдать…
Приблизившись к морской волне
Старшая толкнула младшую навстречу ей.»
Сладко-медовый голос поющий древнюю, ужасную песню. Я слышала ее раньше — немного измененную, но ее пели люди, которые не имели ни малейшего понятия, что она брала своё начало из уст фейри.
Я послушала еще некоторое время, стараясь услышать еще кого-нибудь. Но там был только топот, гудение какого-то устройства и песня Ткачихи.
«Иногда она тонула, иногда всплывала,
Пока к плотине мельника ее тело не попало.»
Мое дыхание стало тяжелым, но я выровняла его — тихо вдыхая-выдыхая воздух ртом. Я приоткрыла входную дверь всего на дюйм.
Ни скрипа, ни визга ржавых петель. Еще одна деталь прекрасной ловушки, практически приглашавшая воров внутрь. Когда дверь была достаточно широко открыта, я заглянула внутрь.
Большая комната с маленькой закрытой дверью на противоположном конце. Ряды полок от пола и до потолка образовывали стены, заполненные разными побрякушками: книгами, ракушками, куклами, травами, гончарными изделиями, обувью, кристаллами, еще книгами, драгоценностями… На потолке на деревянных стропилах висели самые разные цепи, мертвые птицы, платья, ленты, узловатые кусочки дерева, нити жемчуга…
Лавка старьевщика — какой-то бессмертной барахольщицы.
И эта барахольщица…
В сумраке хижины стояло большое прядильное колесо, покрытое трещинами и изношенное временем.
И перед этой древней прялкой спиной ко мне сидела Ткачиха.
Ее густые волосы были цвета насыщенного
Она выглядела молодой, ее серое платье было простым, но элегантным и переливалось в тусклом лесном свете, проникающем сквозь окна, когда она пела голосом, полным сверкающего золота:
«Но что он сделал с ее грудиной?
Он создал альт, чтобы на нем поиграть.
Что он сделал с ее маленькими пальчиками?
Он создал колки своему альту под стать.»
Волокно, что она заправляла в колесо, было белым и мягким. Как шерсть, но… Какой-то человеческой частью сознания я знала, что это была не шерсть. И поняла, что мне не хочется знать, с какого существа она это взяла, из кого она пряла эти нити.
Потому что на полке прямо за ней друг на друге стояли катушки нитей — любого цвета и текстуры. А на полке, чтобы была близ нее, протянулось множество рядов этих тканых нитей — тканых, сообразила я, на огромном ткацком станке, практически скрытом во тьме около очага. На ткацком станке Ткачихи.
Я пришла в день прядения — пела ли бы она, явись я в день плетения? Я уже знала ответ, скрытый в этом странном, наполненном ужасом запахе, исходящем от рулонов ткани.
Волчица. Я была волчицей.
Я ступила в хижину, избегая разбросанного по земляному полу мусора. Она продолжала работать; ее колесо весело дребезжало, создавая невероятный контраст с ее ужасной песней:
«И что же он сделал с носовым гребешком?
На корпусе альта подставкой устроил верхом.
Что он сделал с её венами столь голубыми?
Струнами на альте они стали отныне.»
Я осмотрела комнату, стараясь не вслушиваться в текст.
Ничего. Я не чувствовала… ничего, что могло подтолкнуть меня к одному конкретному предмету. Наверное, было бы настоящим облегчением, если бы я действительно не была той единственной, кто сможет отследить Книгу — если бы сегодня не было началом того, что определенно будет чередом напастий.
Ткачиха сидела там, работая.
Я изучала взглядом полки, потолок. Время истекало. Мое время истекало, и его практически не осталось.