Дворец иллюзий
Шрифт:
— Может быть, мой сын мог бы успокоить своего двоюродного брата, — сказала она. — Плохо, что ему придется унижаться из-за твоей глупости, но здесь дело серьезное. Ты не знаешь, каким мстительным и опасным может быть Дурьодхана.
Я понимала, что Кунти права. То, что она предлагала, было разумно, да я и сама уже об этом думала. Если бы она разговаривала в другом тоне, я бы последовала ее совету. В конце концов, она знала клан Кауравов гораздо лучше, чем я, и не раз справлялась с их злыми кознями. Но повелительный тон Кунти — вместе с чувством вины — заставил меня заупрямиться. Я, так же вежливо, как и она, ответила ей, что сама могу со всем разобраться. В конце концов, царица я или нет? Если я сочту нужным рассказать обо всем мужу, я это сделаю. И ей нет
Кунти посмотрела на меня, так яростно поджав губы, что их почти не стало видно. Возможно, она поняла, что, скажи она что-нибудь еще, начнется открытая война, которая может только принести вред ее сыновьям. Может быть, наша стычка с безжалостной ясностью дала ей понять, кто здесь хозяйка. А может быть, она подумала: ладно, пусть пеняет потом на себя.
Я поклонилась, чтобы показать, что наша встреча окончена.
Я не сказала Юдхиштхиру, что произошло. Он был раздражителен и трудноуправляем, я могла только сделать хуже. Я сказала себе, что извинилась бы, если бы Дурьодхана пожаловался моим мужьям, но он никому ничего не сказал. Может быть, он стеснялся? Может, Кунти слишком серьезно восприняла то, что было, в общем-то, просто незначительным инцидентом? Днем он продолжал шпионить, а по ночам играть на деньги с Юдхиштхирой. Карна тоже вел себя так же, как раньше, общаясь со всеми с усталой почтительностью. Но, возможно, купание все же пошло принцу на пользу, потому что неделю спустя он объявил, что отец прислал ему письмо, в котором просит его вернуться в Хастинапур.
На прощальном торжестве он изъявлял всем, в том числе мне, бесконечную благодарность, и я отвечала ему в том же духе.
С отъездом Кауравов наша жизнь вошла в нормальное русло. И все же что-то переменилось. После обряда раджасуи что-то разладилось, появилось чувство пустоты. Может быть, так всегда себя чувствуешь после завершения большого дела. Простые земные занятия, которых мне так не хватало, пока дворец был заполнен гостями, теперь не давали удовлетворения. Юдхиштхира занимался государственными проблемами спустя рукава, а вечерами сидел в сабхе неподвижный и молчаливый. Бхима топтался на кухне, выбрасывая половину приготовленных блюд, жалуясь, что они получаются безвкусными. Накула забыл о своих любимых лошадях, а Сахадева так и не прочитал книг, которые торговцы привезли из далеких стран. Арджуна с тоской в глазах смотрел на северные горы, на вершинах которых, как говорили, жил Шива. Я ухаживала за садами, устраняя урон, нанесенный ему друзьями Дурьодханы. Но часто, давая распоряжения, я забывала, о чем говорю. Мой взгляд падал на скамейку, на которой сидел Карна, на тропинку, по которой он ходил, и мне опять делалось обидно оттого, что мой дворец не впечатлил его.
Иногда я ловила себя на том, что думаю о пророчестве, данном при моем рождении. Исполнила ли я его? Я сделала нечто неслыханное — стала женой пяти царей и объединила их силы, чтобы они стали властелинами всего континента Бхарат. Оставила ли я тем самым значительный след в истории? Часть меня говорила — да. Но другая часть шептала: это ли все, чем должна была быть моя жизнь?
* * *
Желание — сильный магнит. Не мои ли страдания явились причиной того, что в этом же году нам пришло приглашение? В нем Дурьодхана просил своих дорогих братьев почтить его визитом в его скромный дворец, хотя он не шел ни в какое сравнение с дворцом Пандавов. Может, он искал возможности продолжить игры, которыми он так наслаждался в Индрапрастхе? В заключение он написал отдельное приглашение царице Драупади, которой его новая жена Бханумати, царица Каси, давно восхищается и мечтает познакомиться с ней.
Это приглашение стало для меня неожиданностью. Обычно жены не сопровождали царей в их поездках. Кунти фыркнула, услышав об этом, но мое сердце забилось быстрее.
— Как будто ему заняться нечем! — сказал на это Арджуна. — Новая сабха и новая жена!
Сахадева покачал головой:
— Это не просто его самолюбие. Что-то еще стоит за этим приглашением — и это мне не нравится.
Накула нахмурился.
— Мне кажется, он что-то задумал.
— Я бы скорее поверил кобре, — добавил Бхима и повернулся ко мне. — Я прав, Панчаали?
Мне следовало бы сразу безоговорочно с ними согласиться. Тогда все закончилось бы благополучно. Может, Юдхиштхира стал бы ворчать, но он послушался бы нашего общего голоса и отклонил приглашение Дурьодханы. Что за слабость заставила меня промолчать? Что за тайное желание?
Кунти, незаметно для всех, сердито взглянула на меня.
— Ты абсолютно прав, — сказала она Бхиме. — Нужно быть круглым дураком, чтобы самому искать неприятностей на свою голову.
Юдхиштхира сказал:
— Вы все напрасно беспокоитесь! Дурьодхана наконец понял, что иметь таких союзников, как мы, выгодно. Кроме того, он так прекрасно провел у нас время. Естественно, что он хочет ответить на наше гостеприимство. Отказываться было бы грубо.
— Ты слишком доверчив! — взорвалась Кунти. — Совсем как твой отец — это всегда было у вас…
— Я думаю, Юдхиштхира прав, — вмешалась я. — Дурьодхана сделал попытку оставить старую вражду. Было бы правильным сделать шаг ему навстречу.
Что заставило меня перебить Кунти этими словами, которые были неправдой, — о чем я знала и в тот момент, когда их говорила? Было ли это раздражение от того, что она пыталась взять под свой контроль моего мужа и мой дом? Или это была надежда увидеть Карну в Хастинапуре еще раз, хотя я знала, что это принесет мне только боль? Или это случилось потому, что я следовала предначертанной мне судьбе, как сказал бы Вьяса?
Кунти прикусила губу и ничего не сказала. Она была слишком гордой, чтобы вступать со мной в спор. Но она странно на меня посмотрела, будто поняла, что я говорю не то, что думаю. Другие мои мужья поначалу выглядели растерянными. Но я так часто давала им раньше хорошие советы, что они оставили свое беспокойство.
— Мы поедем, — сказал Накула своему брату, — если ты и Панчаали этого хотите. Но, брат, ты же видишь, что Дурьодхане плевать на нас. Он просто хочет продемонстрировать свои богатства.
— Ну и пусть! — беззаботно сказал Юдхиштхира. — Мы-то знаем, что его богатства, — тут он галантным жестом показал на меня, — не сравнятся с нашими.
Я поклонилась в ответ на этот комплимент, который был очень в духе Юдхиштхиры. А сама уже думала о том, как я возьму свои лучшие шелка и драгоценности и велю своей служанке придумать новые прически. Пара омолаживающих масок тоже не повредят. Я хотела быть уверена, что Бханумати (или я думала о ком-то еще?) не перестанет восхищаться мной.
— Вы совершаете ошибку, — сказала Кунти Юдхиштхире. — По крайней мере, не берите с собой Драупади — это будет неправильно и неразумно, если она поедет с вами.
Я приготовилась горячо возразить, но мне не пришлось этого делать.
— О мама! — сказал Юдхиштхира. — Ты всегда думаешь о самом худшем. Панчаали будет умницей. С ней можно будет быть уверенным, что никто из нас не натворит ничего неразумного.
* * *
Мы отправились в дорогу вместе со своей свитой прекрасным весенним днем. Мои мужья выехали вперед на конях, гарцующих от нетерпения. Рядом с ними наши сыновья пришпоривали своих пони, тоже рвущихся вперед. Позади нас шла сотня всадников, нагруженных дарами. От лошадиных копыт поднималось облако пыли, плотное, как утренний туман. За ним мерцал огнями наш дворец, его золоченые крыши скрылись неожиданно быстро. Я высунулась из повозки, в которой ехала вместе с мрачной Кунти, чтобы вдохнуть аромат цветущих деревьев париджата, растущих вдоль дороги. Меня охватывало радостное волнение, как юношу, впервые едущего на поиски приключений.