Дворец из песка

Дробина Анастасия

– Старый черт! – крикнула я. Рассмеялась и поплыла навстречу алому, поднимающемуся из дальней дымки шару солнца.

Когда я вернулась, проснувшийся Жозе ходил колесом по песку, стараясь согреться приемами капоэйры. Я с удивлением увидела, что пару ему составляет нахальный старик с лодки. Они пожали друг другу руки и начали махать ногами и руками, не обращая на меня никакого внимания, что меня только порадовало. Теплая вода и долгий заплыв (я уплыла в море так далеко, что не видела берега) согрели меня, и я натянула непросохшее платье, не чувствуя никакого дискомфорта. Смутно помня, что вчера оставила где-то здесь свои босоножки, я пошла вдоль берега

искать их, но четверть часа поисков ничего не дали: я не нашла не только своей обуви, но даже камня, на который их положила. Немного расстроенная, я вернулась и обнаружила, что Жозе и дед уже закончили тренировку и теперь сидят на перевернутой лодке и улыбаются мне.

– Сандра – местре Аурелио, – представил нас друг другу Жозе. По титулу «местре» я поняла, что старик – мастер капоэйры, и улыбнулась как можно вежливее.

– Гри-инга… – насмешливо, но дружелюбно протянул местре Аурелио и что-то сказал Жозе.

Тот невесело усмехнулся и перевел:

– Он говорит, что у нас могут быть очень красивые дети.

– Скажи ему, что у меня не может быть детей.

– Это правда? – помолчав, спросил Жозе. Я, пожав плечами, объяснила, что ни разу за всю жизнь не была беременна – ни от Мануэла, ни от Шкипера, хотя никогда не пользовалась противозачаточными средствами.

– С Ману – это может быть случайно, вы недолго жили… – озабоченно подумал вслух Жозе. – А этот человек… Может, дело в нем?

– Нет. У него есть дочь от другой женщины. С ним все в порядке. Это я не могу…

– Ты обращалась к врачу?

Я покачала головой. Мне не хотелось ничего объяснять Жозе, но про себя я знала, что всегда боялась рожать от Шкипера. Он, кажется, догадывался об этом и не гнал меня к врачам, которые, скорее всего, могли бы меня и вылечить.

Чтобы перевести разговор, я спросила Жозе:

– Ты не видел моих туфель? Вчера здесь были…

Жозе растерянно осмотрелся, покачал головой. Местре Аурелио весело рассмеялся и что-то сказал, махнув рукой на море. Жозе, фыркнув, как мальчик, перевел:

– Он говорит, что твои туфли понравились Йеманже, и она забрала их. В общем, это хорошо, это к счастью.

– Йеманжа, значит, забрала, а в чем я ходить буду? – проворчала я.

– Что-нибудь купим, – Жозе натянул еще влажную майку на обсыпанные песком плечи и протянул мне руку. – Пошли.

В молчании мы ушли с пляжа. В молчании поднялись на набережную, вошли в крошечный магазинчик на углу. Почти не разговаривая, выбрали для меня пару плетеных босоножек, – почти таких же, как те, которые уплыли к Йеманже. А потом почти два часа сидели на парапете набережной в обнимку, глядя на уходящие в море баркасы. Маленькая Йеманжа сидела на камне рядом с моими коленями и неподвижными глазами смотрела в морскую зелень.

– Жозе, мне пора идти, – сказала я, когда тень от парапета стала маленькой и узкой. – Уже поздно. Меня вторые сутки дома нет, Жиган, наверное, с ума сходит.

– Он знает, что ты со мной.

Час от часу не легче…

– Мне пора, – повторила я.

– Останься, – Жозе притянул меня к себе, и я чуть не заплакала, уткнувшись носом в его горячую грудь. – Я знаю, ты хочешь…

– Я не могу.

– Почему? Почему?

– Потому что не могу я так с ним. У него только я… и Бьянка. Ты не понимаешь…

– Понимаю.

Я подняла голову. Поймала спокойный взгляд темных глаз. Увидела, что он действительно понимает… и зарыдала вдруг так, что с песка испуганно сорвалась большая чайка, а целующаяся парочка неподалеку прервала свое

занятие, оглянулась, и девочка возраста Дидиньи послала мне сочувственный взгляд. А я ревела в голос, не зная, за что, почему бог поступил так со мной, и понимая, что ничего изменить я не смогу.

В молчании мы дошли до старого города, и перед калиткой дома Жигана Жозе выпустил мою руку. В другой руке я сжимала Йеманжу. Жесткие ладони стиснули мое лицо.

– Пообещай…

– Что? – задыхаясь от слез, шептала я. – Что ты хочешь? Я обещаю…

– Что вернешься. Сразу, когда сможешь, – вернешься.

– Я – обещаю. Но ты не жди, – горло сжимала судорога, было трудно говорить. – Может быть, долго, очень долго…

– Ничего. Я ждал восемь лет. Ты только пообещай.

– Да… Да… Да… Уходи. Пожалуйста, ради бога, уходи… – просила я, чувствуя физическую боль от того, что через минуту Жозе действительно уйдет. И не будет этих темных спокойных глаз, этого грубоватого лица, этих жестких ладоней, – ничего, господи, ничего больше не будет… И еще бог знает сколько лет… Да за что же, господи?!.

Жозе, кажется, понял, что через минуту у меня попросту начнется истерика. Он мягко, но решительно отстранил меня, повернулся и, не оглядываясь, быстро зашагал вниз по переулку. Вскоре он скрылся за углом.

Как автомат, я открыла калитку и вошла в дом. Прошла мимо удивленно вскочившей со ступенек крыльца Лулу, поздоровалась с выглянувшей из кухни Франселиной, поднялась на второй этаж, в свою комнату, и повалилась на постель. Йеманжа, выпав из моей разжавшейся ладони, покатилась под кровать.

Шкипер прилетел через пять дней. Все это время я не выходила из комнаты, в которой из-за опущенных жалюзи царил зеленоватый сумрак, почти не вставала с постели и лежала на спине, глядя то в низкий потолок, по которому неторопливо путешествовали изящные черные геккончики, то на Йеманжу, которую все-таки извлекла из-под кровати и поставила на табуретку. Иногда плакала, но это были тихие, неторопливые слезы, которые я замечала только тогда, когда они начинали щекотать мне шею. Не хотелось ни вставать, ни идти куда-то, ни даже просто смотреть на других людей. Впрочем, в комнату время от времени заглядывала встревоженная Лу – то с тарелкой еды, то со стаканом гуараны, то с какими-то фруктами. Есть я не могла, еда колом вставала в горле. Пила гуарану или воду, ставила пустой стакан на табуретку рядом с Йеманжой и снова ложилась на постель. Ночью я просыпалась от сумасшедшей луны, бившей в окно и даже сквозь жалюзи заливавшей ее своим призрачным светом. Я поднимала жалюзи, открывала створки окна, садилась на подоконник, глядя в непроглядную, бесфонарную баиянскую ночь, слушая отзвуки разговоров, обрывки песен, гитарной музыки, радио, фырканье машин и мопедов. Думала о том, где сейчас Жозе, что он делает, о чем думает. Ветер шевелил ветви гуявы у ворот, и мне внезапно казалось, что он – там, стоит и смотрит на мое окно. Я поднималась, опускала жалюзи и возвращалась в постель.

Когда дверь комнаты открылась и вошел Шкипер, я ничуть не удивилась. Вернее, у меня уже не было сил чему-то удивляться. Повернувшись на бок, я молча, не моргая смотрела на него.

– Точно – вся в соплях, – отметил он, садясь на пол у двери. – Я думал – брешет Жиган.

Я ничего не сказала, мельком подумав про себя – откуда Жиган может знать о моих соплях, если он ни разу за эти дни не зашел ко мне, и я даже не была уверена, что он в городе. Хотя, наверное, ему рассказала Лулу.

– Он того хоть стоит, негр твой?