Дворец наслаждений

Гейдж Паулина

«Бедный Рамзес», — с грустью подумала я и погрузилась в молчание, следуя за слугой и Амоннахтом.

Вскоре мы пришли в комнату, где совсем недавно я набивала свой сундук. Писец приготовил палетку и достал чистый папирус.

— Я хочу, чтобы вы приготовили одно снадобье, — обратилась я к Пра-эмхебу. — Я скажу вам, что нужно взять, поскольку не хочу, чтобы потом меня обвинили в обмане или подмене трав. Также я прошу вас заверить все, что будет записывать писец, вас и хранителя. Вы согласны?

Лекарь нахмурился.

—

Не понимаю, зачем меня сюда позвали, — недовольным тоном сказал он. — Какое снадобье? Ты мог бы попросить у меня лекарство и без всей этой суеты, Амоннахт.

— Госпожа Ту — опытная лекарка, — спокойно ответил хранитель. — Царевич попросил ее задержаться, чтобы помочь одной осужденной уйти из жизни. Понятно, что госпожа Ту желает совершить эту неприятную задачу с соблюдением всех формальностей.

— О! — Пра-эмхеб изумленно уставился на меня. — В таком случае примите мое сочувствие, госпожа Ту. Что именно вам нужно?

Писец приготовил перо. Я постаралась говорить как можно более спокойно.

— Ничего особенно сложного, — ответила я. — Мне нужна луковица растения под названием «голубиный помет». Я собираюсь ее размолоть и смешать с большой порцией мака. Что вы думаете по этому поводу?

Лекарь задумчиво кивнул.

— Пожалуй, хороший выбор, эта смесь вызовет безболезненную смерть, — сказал он. — Ни судорог, ни рвоты или диареи, просто быстрая остановка дыхания. Луковица, разумеется, самая ядовитая часть растения, а если ее размолоть, она превратится в порошок. Сколько весит осужденная?

— Немного, — быстро ответила я. — Она немного… ослабела в заточении. Я возьму две луковицы, чтобы уж наверняка. Не хочу, чтобы она страдала.

Говоря все это, я ненавидела себя, ненавидела эту холодную, деловитую дискуссию, словно речь шла о наиболее эффективных способах изгнания червей из организма. Мне хотелось все обсудить тихо, в уединении; чтобы я быстро передала инструкции и ушла. Однако Пра-эмхеб, по всей видимости, желал продемонстрировать свои обширные познания и тем самым придать себе значимости.

— Двух луковиц будет достаточно, — согласился он. — Причем не важно, свежие они или сушеные. Конечно, со свежими придется…

Я не дала ему договорить.

— Я знаю, как приготовить любой яд! Мне известны все яды не только Египта, но и за его пределами! Меня не нужно учить. Вы пришли сюда не для того, чтобы учить. Делайте, что я вам буду говорить.

Пра-эмхеб отступил на шаг, оскорбленный до глубины души, и взглянул на Амоннахта, но хранитель, бросив на меня предостерегающий взгляд, улыбнулся.

— Это очень тяжелое поручение, — промурлыкал он. — И мы все очень расстроены. Прости меня, Пра-эмхеб, но давай поскорее покончим с этим делом.

Я промолчала, хотя резкий ответ уже вертелся у меня на языке.

— Гунро — это не какое-то там дело, — прошептала я, но лекарь уже подошел к полкам и принялся бормотать:

— «Голубиный помет»… «голубиный помет». —

И вдруг встрепенулся и громко сказал: — Я знаю, кто ты! Я помню тот скандал! Я тогда был совсем молодым и служил помощником лекаря, лечил слуг, но об этой истории знал весь дворец. Ты…

— Не надо, Пра-эмхеб, — вновь перебила я, не то умоляя, не то приказывая. — Я не хочу больше об этом слышать. Я понесла наказание, и теперь все позади. Все! — Внезапно у меня закружилась голова, и я упала на сундук. — Пожалуйста, сделайте то, о чем вас просили, и уходите.

Теплая и твердая рука Амоннахта легла на мое плечо. Пра-эмхеб вернулся к травам.

Я смотрела, как он снял с полки какой-то ящичек и вынул из него две луковицы, затем достал из висящего на поясе мешочка нож. Умелой рукой отрезал от луковиц остатки стебля и засохшие корешки. Затем взял ступку и пестик и, порезав луковицы на дольки, принялся их толочь. Луковицы издавали резкий запах земли; я знала, что, чем бы их ни разбавляли, они сохранят его, передав напитку свой вкус — горький и опасный. На лбу лекаря выступил пот — работа была трудной. Амоннахт обратился к слуге:

— Поставь лампу и принеси натра и горячей воды.

Когда его шаги, эхом отдававшиеся под сводчатым потолком сумрачной комнаты, затихли, я принялась осматривать полки в поисках сосуда, в который могла бы перелить готовое снадобье, и вскоре нашла каменный сосуд с широким горлышком. Тем временем Пра-эмхеб закончил измельчать луковицы.

— Что теперь? — спросил он, откладывая ступку и утирая потное лицо.

Я протянула ему сосуд.

— Найдите мак, — сказала я, — и наполните им сосуд наполовину. Высыпьте туда «голубиный помет», и я залью все это молоком.

— Наполовину наполнить маком? — воскликнул лекарь. — Но от такой порции у нее остановится сердце!

— Вот именно, — устало сказала я. — Я хочу, чтобы под действием мака она погрузилась в глубокий сон, а потом умерла.

Я не винила лекаря в глупости. Так мне ответил бы любой врач. Как бы мне хотелось и самой так изумиться!

— Ты все записал? — спросила я писца.

Тот кивнул, продолжая делать записи.

Пра-эмхеб нашел мак и высыпал его в сосуд. За маком последовали толченые луковицы. Слуга принес натр и чашу воды, и лекарь принялся тщательно мыть руки. Я знала: ему хотелось отмыться не только от грязи. Мне хотелось того же самого.

— Спасибо, Пра-эмхеб, — сказала я, глядя ему в спину. Он не ответил. Прижав к себе сосуд, я вышла из кладовой.

Внезапно за моей спиной раздался голос Амоннахта.

— Не осуждай его, Ту, — сказал он. — Врачу трудно выполнить такое.

— Зачем ты мне это говоришь? — крикнула я, обернувшись к нему. — Я сама врач! Или ты забыл? Ты думаешь, для меня это все равно что палец уколоть? Неужели за грехи юности мне придется расплачиваться всю жизнь?

Амоннахт не ответил, а лишь забрал у меня сосуд.