Дворец полуночи

Сафон Карлос Руис

Брат и сестра молча посмотрели друг на друга.

— Она старая женщина, Бен. Она боится, поскольку жизнь ее на исходе, и она не чувствует в себе сил защищать нас впредь, — добавила девочка. — Она желает нам добра, но бегство больше не поможет. К чему нам садиться на поезд до Бомбея? Чтобы сойти на какой-нибудь станции под другим именем? Чтобы выпрашивать ночлег в первом попавшемся селении, понимая, что на следующий день придется снова пуститься в бегство?

— Ты говорила это Ариами? — спросил Бен.

— Она не слушает. Но на сей раз я не намерена скрываться. Тут

мой дом, город отца, и здесь я останусь. Если тот человек придет за мной, я разобью ему лицо. Если мне суждено умереть от его руки, пусть он убьет меня. Но если мне суждено остаться в живых, я не хочу провести свои дни в бесконечном бегстве и благодарить богов за то, что вижу солнце. Ты поможешь мне, Бен?

— Конечно, — ответил мальчик.

Шири обняла его и вытерла глаза концом своего белого покрывала.

— Знаешь, Бен, — промолвила она, — вчера ночью в том старом заброшенном доме, вашем Дворце полуночи, когда я рассказывала твоим друзьям свою историю, то думала, что у меня никогда не было детства, как у других ребят. Я выросла среди стариков, среди страха и лжи. Меня окружали только бродяги и путешественники. Я помню, как придумывала невидимых друзей и часами разговаривала с ними в залах ожидания на вокзалах и в повозках. Взрослые смотрели на меня и улыбались. По их мнению, девочка, которая разговаривает сама с собой — умилительное зрелище. Но ведь это не так, Бен. Нет ничего хорошего в одиночестве, ни в детстве, ни в старости. Много лет я задавалась вопросом, как живут другие дети, снятся ли им те же кошмары, что и мне, и чувствуют ли они себя такими же несчастными, как я. Кто утверждает, что детство — самая счастливая пора жизни, или лжец, или дурак.

Бен с улыбкой поглядел на сестру.

— Или и то и другое, — пошутил он. — Обычно одно сопутствует другому.

Шири засмеялась.

— Прости, — сказала она. — Я болтаю без умолку, да?

— Ничего страшного, — утешил ее Бен. — Мне нравится слушать тебя. Полагаю, у нас гораздо больше общего, чем ты думаешь.

— Мы брат и сестра, — нервно хихикнула Шири. — Разве этого мало? Близнецы! Подумать только!

— Ну, как обычно говорят, друзей мы можем выбрать. Семья идет в нагрузку, — снова пошутил Бен.

— Тогда я бы предпочла, чтобы ты был моим другом, — ответила Шири.

К ребятам подошел Йен и с облегчением убедился, что оба вроде бы в хорошем настроении. Они даже позволяли себе шутить, что, с учетом всех обстоятельств, было роскошью.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Йен, эта девушка хочет со мной дружить.

— Я бы не советовал, — поддержал шутку Йен. — Я дружу с ним много лет, и посмотри, к чему это привело. Вы уже приняли решение?

Бен кивнул.

— Это то, о чем я думаю? — спросил Йен.

Бен снова кивнул, и Шири тоже закивала, соглашаясь с братом.

— И что же вы решили? — с горечью спросила у них за спиной Ариами Бозе.

Троица развернулась: неподвижный силуэт старой женщины вырисовывался в тени дома у двери. Повисло напряженное молчание.

— Мы не поедем завтра никуда на поезде, — спокойно сообщила Шири. — Ни Бен, ни я.

Женщина обожгла их взглядом.

—

Слова безмозглых молокососов заставили тебя забыть все, чему я тебя много лет учила? — упрекнула девочку Ариами.

— Нет, бабушка. Это мое собственное решение. И ничто на свете не убедит меня изменить его.

— Ты сделаешь так, как я скажу, — отрезала Ариами, хотя в каждом ее слове звучало предчувствие поражения.

— Госпожа… — вежливо начал Йен.

— Замолчи, мальчик, — ледяным тоном остановила его Ариами.

Йен подавил желание достойно ответить и потупился.

— Бабушка, я не сяду на этот поезд, — повторила Шири. — И ты это понимаешь.

Ариами, полускрытая тенью, безмолвно смотрела на внучку.

— Утром я жду вас на станции Хоура, — наконец произнесла старуха.

Шири вздохнула, и Бен заметил, что ее щеки снова запылали. Бен сжал ее руку как бы убеждая не спорить. Ариами повернулась к ним спиной, и ее шаги постепенно стихли в глубине дома.

— Я не могу так уйти, — пробормотала Шири.

Бен согласно кивнул и выпустил руку сестры. Девочка бросилась за Ариами и нашла ее в зале — та сидела в кресле при свечах. Женщина не повернула головы и не шелохнулась, игнорируя присутствие внучки. Шири подбежала к ней и нежно обняла.

— Будь что будет, бабушка, — сказала она. — Я люблю тебя.

Ариами хранила молчание. Потом она услышала, как Шири возвращается во двор, и из глаз у нее полились слезы. На улице Бен с Йеном дожидались Шири и встретили ее с самым веселым выражением на лицах, которое им удалось изобразить.

— Куда мы теперь пойдем? — спросила Шири. Глаза девочки были полны слез, а руки дрожали.

— В лучшее место в Калькутте, — объявил Бен. — Во Дворец полуночи.

Дневной свет начал угасать, когда Изобель увидела впереди смутные очертания фантастической угловатой конструкции. Старый вокзал Джитерс Гейт поднимался из тумана, стелившегося над рекой, словно призрак погибшего храма, обглоданного огнем. Девочка затаила дыхание и замерла, созерцая внушавшее трепет зрелище: стальное кружево сотен опорных балок, арочные перекрытия и множество больших и малых куполов образовывали бесконечный лабиринт из стекла и металла. Полуразрушенный и давно заброшенный мост тянулся через реку, заканчиваясь на противоположном берегу у портика вокзала. Перекрытие портика обвалилось, и он напоминал черную пасть дракона, застывшего в ожидании добычи; бесконечные ряды длинных острых клыков терялись в темноте глотки.

Изобель зашагала по мосту, перекинутому к вокзалу Джитерс Гейт, стараясь не наступать на рельсы, чертившие путь в тупик, к мрачному обугленному мавзолею. Доски настила ветхого моста сгнили и почернели, в щелях между ними пробивались ростки сорняков. Проржавевший остов моста жалобно стонал у нее под ногами. Изобель обратила внимание на таблички, запрещавшие подниматься на мост и предупреждавшие об опасности обрушения. Поезда давно уже не ездили по нему через реку. Оценив его запущенное состояние, Изобель подумала, что его явно не пытались чинить и вряд ли по нему кто-то ходил пешком.