Дворянство. Том 2
Шрифт:
— Еще бы. Дамы из благородных семейств могут быть весьма откровенны. Должна сказать, — женщина смерила бретера откровенным взглядом. — Я знала тебя лишь по ее рассказам и полагала, что их можно смело убавлять, по крайней мере, на треть. Однако теперь должна признать, Малисса не прибавила ни капли. Забавно… последнее время я часто встречаю любопытные образцы мужественности. В разных аспектах. Что интересно, все они, так или иначе, помечены какой-нибудь ущербностью. Видимо это закон бытия. Настоящий мужчина должен иметь какой-то изъян, слабость, которая суть оборотная сторона его достоинств.
— Кажется, я должен гордиться вашим признанием, — предположил Раньян. — И, быть может, я совершенен?
— Вряд ли, — женщина вздохнула и вроде бы искренне пожаловалась. — Ненавижу магические переходы, после них ломит кости как от лихорадки. Поэтому я не в настроении плести кружева слов. Перейдем к делу?
— Полагаю, вопрос «кто вы» дальше задавать бессмысленно, — вслух рассудил Раньян. — Тогда и в самом деле время перейти к следующему. Чего вы хотите?
— Я хочу… скажем так, устранить юного Артиго. Выдернуть эту нить из сложного узла, что завязывается сейчас. Пока узел не разрубили топором.
Раньян стиснул кулаки, в тишине полутемной комнаты отчетливо скрипнула плотная кожа. безымянный телохранитель уже не скрываясь положил руку на саблю. Бретер даже не взглянул на него, внимательно следя за собеседницей.
— Если принять за правду все сказанное выше, — негромко и на первый взгляд очень мягко вымолвил он. — По меньшей мере, глупо предлагать мне… подобное. Ведь сыноубийство есть грех по законам божеским и людским. Хоть и не столь тяжкий, как покушение на жизнь родителей.
— Разве я предложила «убить»? Кажется, было сказано совершенно иное. Я всегда стремлюсь к точности в словоупотреблении.
Бретер склонился вперед, оперся на локти, сомкнув ладони. Взгляд его был неприятен и колюч, а в глазах женщины, наоборот, плескалась безмятежность.
— Точнее, будьте любезны, — попросил, наконец, Раньян. — Выразите мысль так, чтобы ее понял… даже я.
— Изволь. Как уже было сказано, мое намерение просто — убрать с центра доски фигуру короля. То есть Артиго, чья беда заключается в том, что в его двойной фамилии решительно неясно, какую нужно ставить первой, Готдуа или все же Пиэвиелльэ.
— И у вас есть действенное предложение?
— Разумеется.
— В чем оно заключается?
— В судьбоносном росчерке. Насколько я помню, ты грамотен?
— Да.
Рука, затянутая в изящную и прочную перчатку, скользнула обратно в рукав, бретер на мгновение напрягся — множество хитрых покушений начинались именно так. Однако на свет появилась не ядовитая змея или колдовское оружие, а свиток. Достаточно объемный валик из черного дерева с серебряной инкрустацией, пергамент исписан безукоризненно четким, каллиграфическим почерком. Женщина положила свиток перед Раньяном.
— Что это? — сухо осведомился бретер, не притрагиваясь к предмету.
— Ознакомься. Или ты из тех, кто предпочитает пересказ сути?
Раньян сжал губы, чувствуя, что его переигрывают как в дуэли, начисто, используя слова вместо клинков. Молча взял свиток и развернул его. Долго вчитывался, разбирая вычурные литиры — документ оказался до зубовного скрежета официален и консервативен, он даже
— Занимательно, — сказал бретер, наконец, аккуратно свернул пергамент и положил на стол, бережно и в то же время брезгливо, словно в руках у него лежало смертельно опасное и отвратительное существо.
— И снова Малисса была права, — едва заметно качнула головой женщина. — Безупречная выдержка. Мой… спутник полагал, что ты начнешь рвать грамоту и творить иные безобразия.
— А какой в этом смысл? — с искренней горечью вопросил бретер, по-прежнему игнорируя телохранителя. — Рви не рви, соглашайся или нет, поздно уже признавать мальчика незаконнорожденным.
— Это зависит от многих условий, — поправила его женщина.
— Император в таком отчаянии? — сардонически спросил Раньян. — Хватается за соломинку?
— Тебе ли говорить об отчаянии? — жестко парировала визитерша. — Отцу ребенка, чья голова может скатиться с плеч в любой день и час?
Раньян откинулся, будто получив удар в грудь, на мгновение броня выдержки спала, и на лице мечника отразилось все, что он чувствовал. Глядя на страшную маску горя и ненависти, женщина кивнула, даже не пытаясь как-то скрыть удовлетворение и превосходство.
— Ценность и опасность Артиго происходит из его претензий на трон, — напомнила она. — Степень эту… можно изменить.
— У него нет никаких претензий, — глухо пробормотал Раньян. — Он просто хочет жить прежней жизнью.
— Сейчас — вероятно, — безжалостно поправила дама. — Но как бы то ни было, имеют значение не желания, а возможности. Он может бросить вызов Императору и этого достаточно. Но если доказать, что мальчик незаконнорожденный, его ценность в любых глазах очень сильно понизится.
— Но не исчезнет.
— Разумеется, нет. Пусть лишь наполовину боном, он все же сын своей матери, а чистота крови Малиссы не оспаривалась никогда и никем. Но, полагаю, ты отдаешь себе отчет в том, что полукровка Пиэвиелльэ и настоящий Готдуа — две разные фигуры на большой доске?
— Что будет, если я… подпишу? — еще тише спросил Раньян.
— Открытое признание отца ребенка вызовет к жизни большое расследование, которое будет длиться несколько лет. Найти свидетелей событиям десятилетней давности… непросто и долго. Опросы, сравнение показаний, протоколы, оспаривание. Все это время Артиго может быть спокоен за свою жизнь. А затем очень долгий процесс, который опять же растянется на годы. За это время Оттовио и Ужасная Четверка передавят всех недругов, вопрос решится сам собой. Самозванцы опасны в смуту, но лишь развлекают в мирное время. И поскольку нам жизненно важно, чтобы расследование прошло до конца и завершилось успешно, главному свидетелю, также ничто не угрожает. Мы станем охранять тебя как особу императорской крови. Относительно вознаграждения… сумму назовешь сам. Предупреждаю, в разумных пределах, казна не бесконечна. Но смело можешь замахиваться на безбедную жизнь для себя и еще пары-другой поколений. В конце концов, пора тебе завести обычных детей. И позаботиться об их благополучии.