Дворянство. Том 2
Шрифт:
Елена заглянула в конец повествования и узнала, что «Превыше всего надо ценить усердное служение Пантократору, Богу нашему, по сыновьей любви; однако мы должны весьма хвалить чувство страха перед Его Божественным Величием. Страх рабский, когда человек не достигает лучшего и более полезного, может сильно помочь избавиться от смертного греха»
Она разочарованно захлопнула том, чуть было не отбросила в сторону, однако в последнее мгновение все же аккуратно положила на кровать. Книги сами по себе являлись вещью крайне дорогой, а толстые и духовные — особенно. Ульпиан подарил ей маленькое состояние. Но Елена то надеялась, что, быть может, там содержатся какие-то секреты, шифровальные ключи, на худой конец шокирующие откровения. А книга была ровно тем, чем и казалась —
В общем бесполезный (пока) груз. Да еще и тяжелый.
— Ладно, — сказала женщина. — Пора умываться.
Витора, опять же кланяясь, протянула тарелку с веточкой для чистки зубов. Сельская девчонка позаботилась о теплой воде и даже нагрела полотенце. Да уж… Положительно, иметь личного слугу оказалось… удобно.
— Пока не забыла, — вспомнила женщина, обтираясь мокрым полотенцем. — А тебе роды принимать доводилось?
— Нет, — прошелестела девушка.
Елена запоздало подумала, что вопрос, при учете недавних обстоятельств, бестактный до безобразия, однако Витора отнеслась к теме с удивительным спокойствием. Наверное, это было связано с высокой смертностью и низкой ценой жизни ребенка, который еще не помогает семье. Бог дал — бог взял. Девушка все так же тихо и монотонно пересказала то, что знала про роды, в основном дичайшие суеверия и пыточные манипуляции народной медицины. Выманивание ребенка из утробы «на сладкое», подогрев живота печной заслонкой или крышкой от котла, правильные заговоры и так далее. Практической ценности эти знания не имели.
— Ясно, — подытожила Елена. — Ладно, я к госпоже баронессе, затем по делам. Ты сиди здесь. Спи, делай припарки как я показывала, думай о хорошем. На кухне кормят, не обижают?
— Нет. Все ко мне очень добры.
— Ну и славно, — решила Елена, затягивая пояс. — Веселый будет денек.
День и в самом деле продолжился разнообразно.
Для начала по пути Елена ощутила голод, внезапный и немотивированный, потому что завтраком она не пренебрегла. И зашла в удачно оказавшийся по пути кабачок «Под сломанной стрелой». До полудня здесь было относительно тихо и спокойно. Хозяйка отсутствовала — пошла на рынок за вином, Марьядек остался за главного. Он вполне искренне порадовался лекарке и сразу же угостил кувшинчиком киселя, а также блюдом, которое он гордо именовал самым-пресамым традиционным горским кушаньем — холодец, залитый квасом. Месиво оказалось куда вкуснее, чем выглядело, Елене даже понравилось. Пока шел процесс, она перекидывалась словами с браконьером-кабатчиком. Марьядек пожаловался на боли в ноге при непогоде, Елена обещала прислать настой для компрессов. И тут вспомнила:
— О! Вопрос.
— Какой?
Марьядек не страдал короткой памятью и хорошо помнил, кому обязан удачной операцией, а также актерской славой и неплохими деньгами. Так что питал к лекарке своеобразный пиетет и всегда был готов помочь, в разумных пределах, конечно.
— Пряники. Зачем покупать эту дрянь и менять на вино и водку?
— А! — горец аж заулыбался, от чего вздрогнула и шатнулась в сторону служаночка с веником. — То дело простое. Но витиеватое.
Итак, еще зимой, как раз незадолго до прибытия в город странников, была введена так называемая «винная монополия». Выглядела она своеобразно: внутри городских стен облагалось специальным сбором все, что крепче пива, а вот питейный доход за стенами «покуда видит здоровый глаз высокого и пешего мужчины» сразу и полностью конфисковывался в городскую (то есть графскую) казну с отделением королевской «пятины». Народ быстро навострился обходить суровую норму — за считанные дни алкоголь в загородных трущобах вообще престал продаваться, теперь его честно, искренне, от всей души меняли. Меняли, как легко понять, на те самые пряники. Комок теста (разумеется, по соответствующей
Покосившись, не подслушивают ли, Марьядек наклонился ближе и чуть ли не шепотом сообщил о слухах, дескать, готовится нечто такое, от чего живые позавидуют мертвым, а недавнее прижималово с мельницами покажется детским забиванием крыс. Городская чернь живет как на иголках, справедливо предполагая, что любые перемены ей несут лишь зло. Но и более обеспеченные слои тоже ощутимо напряглись. Елена тут же вспомнила давний уже разговор тайного эмиссара с Ульпианом насчет имущественного ценза и штрафов, но решила этим воспоминанием не делиться. Одно дело — слух, причем общераспространенный, другое — конкретное событие, которому лучше бы оставаться неизвестным. Тем более не факт, что слух касался именно этого, судя по всему, фантазии короля и графов относительно того, где бы еще взять денег, перешли в режим вольного и ничем не ограниченного творчества.
После трактира путь ее лег в сторону швейной артели. Здесь, как и ожидалось, все прошло строго и профессионально. Окончательная примерка, нашивка тонкого декора и прочие завершающие мероприятия. Елена оценила результат и решила, что он стоит потраченных денег (к тому же не своих). Оставалось лишь продемонстрировать платье народу, желательно не вызвав скандал.
А надо ли мне это? — задалась она трезвым вопросом, глядя на деревянный «болван» с платьем. Прием, служанка, баронесса, дворяне… Базар житейской суеты — все вокруг, весь этот город. Да и весь мир впридачу.
Надо ли? Ну, а почему бы и нет?
Договорившись со швеями о доставке и пообещав рассказывать о замечательной артели «граду и миру», Елена тяжко вздохнула и отправилась в самый неприятный пункт назначения из намеченных сегодня.
— Разговаривайте, я пойду, — поставила в известность серая капитанша проституток и ушла, стуча по лесенке деревянными гвоздиками на подошвах. В подвале стало тихо, лишь потрескивали сальные свечи, да капало в углу.
Елена внимательно посмотрела на человека, сидевшего напротив.
Повитухам следует быть пожилыми, но возраст этой женщины Елена определить не могла. Немолодая, но старухой вроде бы не назвать. Сбивал с толку ярко выраженный анорексичный облик. Кости черепа так сильно выступали под желтоватой кожей, что казалось — вот-вот прорвутся наружу. Запавшие щеки оттягивали краешки губ настолько, что рот все время был приоткрыт, демонстрируя кривую полоску зубов. Нос торчал острым клинком, а глаза как будто усохли, перекатываясь в орбитах. С волосами дело обстояло не лучше, они выбивались из-под чепчика редкими прядями, больше смахивающими на паклю. Судя по тому, как свободно висело платье, ниже шеи дела обстояли ничуть не лучше.
Самоходный скелет, опасливо подумала Елена. Не помрет ли это чудо голодания прямо тут, за столом? В общем зрелище было устрашающим, и лекарке пришлось напрячься, чтобы не вздрогнуть от неприятия.
— Чавось? — спросила анорексичка. Голос у нее был под стать сложению, высокий и противный, как треск сучка под топором.
— Как твое имя?
— А нетути, — хмыкнула тощая. — Забыли дать.
— Да брось, — скривилась Елена. — Можешь ведь нормально говорить. Ты же городская.
— Могу, — женщина спорить не стала. — Да не хочу. Мне так ловчее да приятственнее.
— Как скажешь, — пожала плечами Елена. — Есть дело. Думаю, ты уже знаешь.
— Знаю, — опять же не стала отпираться худосочная тетка. — Семь золотых мерков.
— Неплохо, — двинула бровью Елена. — Больше сотни коп. Что ж вам всем так эта сотня далась… А чего сразу не десять золотых? Красивое число.
— Не, ты не поняла, — уточнила повитуха. — Не «солдатских», а «хороших», по двадцать четыре копы. Итого полторы сотни.
— Сто шестьдесят восемь, — машинально поправила Елена. Она чувствовала даже какое-то удовлетворение. Здесь, по крайней мере, все понятно сразу.