Дворянство. Том 2
Шрифт:
— Передай хозяевам мои наилучшие пожелания.
Она встала, не чинясь и не играя. В отличие от позорного торга за Витору сейчас у лекарки не было красной пелены перед глазами, лишь спокойствие и деловитая мысль — к кому же теперь обратиться?
— Эй-эй, — чуть заволновалась повитуха. — А дело как же?
Елена молча и безразлично махнула рукой, ленясь тратить время на пустые слова.
— Да ладно! — сделала попытку тощая. — То для тебя не деньги!
Елена уже поднималась по скрипучей лестнице, когда в спину ей прилетело:
—
Лекарка остановилась и добросовестно подумала. Не оборачиваясь, произнесла скучным и деловитым голосом:
— Я дам тебе два золотых в серебре. «Солдатских». Не нравится — говорить не о чем.
— Ну, накинь хоть чуточку! — буквально взмолилась повитуха. — Мне же половину квартальным отдать надо, чтоб они провалились! — судя по звуку, тетка смачно плюнула прямо на пол. — На шестнадцать серебряных денежек особо не проживешь. Меньше чем за пять взяться не могу! Не дай Параклет бежать из города на сальных салазках придется.
— Четыре. И больше ни монетки сверху, — посулила рыжеволосая в пол-оборота. Увы, следовало признать, что в таком контексте цена не столь уж и завышена.
— Жадина, — горько вздохнула тетка, и стало ясно — торг состоялся. — Деньги вперед!
— Ага, щас, — по-мужицки цыкнула зубом Елена. — Треть вперед, остальное когда подступит время.
— Жадина, — повторила тетка, уже без всякой горечи, с деловитостью профессионала. И сразу перешла к делу. — Так чего надо то? Вытравить ребятенка, пол поменять или еще какую дельность сделать?
— За дуру меня не держи, — поморщилась Елена, возвращаясь к столу. — Пол в утробе не меняется. Каким заделали, такой и родится.
— Ну, так не все ж про то знают, — с прежней деловитостью и обескураживающей прямотой сказала тощая. — Если покупателю деньги кошель прожигают, чего бы не взять? А там как повезет.
— Ну да, встречу… ангела посредь улицы или нет, — переиначила Елена крылатое изречение. — Половина на половину.
— Вот, — согласилась тетка. — Так чегось будем?
Положительно, этот ходячий суповый набор Елене даже понравился, немного, самую чуточку, но все же понравился. Деловитостью, неприкрытой жадностью без скользких обводок, а также явным пониманием своего дела.
— Как тебя звать? — спросила лекарка.
— А как хошь, мне без разницы, — тут же отозвалась тетка. — Денежка прозвищ не различает.
В полуподвале не было, разумеется, никакого хронометра, но судя по сгоревшим свечам, разговор занял не менее часа. Елена кропотливо выспрашивала о родовых проблемах, тетка отвечала, вроде бы откровенно, ничего не скрывая. Лекарка злилась на себя за то, что не догадалась прихватить церу или бумаги для записей, столько разных нюансов оказалось в деторождении.
— А еще когда матка опущается, ее можно горшком вытянуть на прежнее место, — вещала безымянная повитуха. — Но то ненадолго. Однакож бабе облегчение дает пребольшое.
— Горшком? — не поняла Елена.
Анорексичка
Так, продираясь через мудреную смесь рабочих рецептов и дремучих суеверий, Елена приблизилась к главному вопросу — отчего умирают матери при кесаревом сечении?
— Да кто ж их знает! — искренне воскликнула повитуха. — То ж Параклет всем жизни отмеряет.
И задвинула косноязычную, но логически довольно стройную версию, дескать, людей на свете должно быть строго определенное количество, иначе они чрезмерно расплодятся и съедят всю провизию в мире. Поэтому, когда население умножается сверх меры, мудрый и суровый Параклет выравнивает баланс: одна жизнь приходит, одна уходит.
Сделали короткий перерыв, лекарка не решилась пить воду сомнительного происхождения и наверняка некипяченую, поэтому глотнула подкисшего молока, тетка уговорила кувшин легкого пива. Закусили краюхой и продолжили, обновив свечи. За следующий час придирчивых расспросов Елена составила в уме довольно причудливую картину. Со слов повитухи получалось, что сама по себе операция непростая, однако посильная, где-то на уровне ампутации конечности выше среднего сустава. То есть шансы откинуться у пациента хорошие, но при мастерстве хирурга и некотором везении процедура идет нормально. А вот затем… Затем девять из десяти рожениц погибали в первую послеоперационную неделю.
Сначала Елена решила, что видимо дело в «гнойном животе», то есть перитоните, это было вполне естественно при внутриполостной операции без антисептики и даже без перчаток. Однако симптомы подходили только частично. Повитуха, судя по всему, была опытным специалистом с большим стажем и хорошей памятью, она добросовестно вспоминала эпизоды, описывала картины грустной и мучительной гибели рожениц, но что-то здесь не сходилось… Елена тихо злилась, пытаясь понять, что именно и никак не могла вспомнить. Будто занозу вытащили из-под ногтя, а крошечное острие обломилось и раздражает. Вроде не очень больно, однако и не забудешь про него.
Не перитонит, не привычные послеоперационные осложнения, не шок. Должно быть еще что-то!
Видя, как нанимательница ушла в глубокие размышления, повитуха замолкла, громко захрустела подсохшей хлебной коркой. Судя по аппетиту, ее болезненная худоба имела причиной отнюдь не дефицит питания. Елена даже встала и заходила из угла в угол, ловя ускользающие догадки, но безуспешно. Все равно, что пытаться вспомнить забытый сон — он скользит по самому краешку сознания, а осмыслению не дается.