Двойник
Шрифт:
— Конечно, мой повелитель.
— Хорошо. — Король смерил взглядом Бьорна. — Так это и есть Медвежонок, что первым ступил на английский берег?
— Бьорн, младший из моего рода, — кивнул Торкель.
— Не посрами отца, малыш, — прогремел Харальд и скрылся из виду.
Он направился к узкому мосту, сметая всех на своем пути.
Крики и стоны все приближались. Позади росла гора убитых и раненых, а выжившие — в основном английские всадники — прорывались вперед.
— Где же братья?
— Там.
Бьорн указывал путь, лавируя между викингами, смотревшими им вслед. Оружие и щиты у многих
В отличие от них Торольф был во всеоружии, когда отец с младшим братом достигли лагеря. Даже во сне он не снимал кольчугу, выкованную специально для завоевания Англии; на нее пошло все серебро, привезенное из прошлого набега. Они с Ингваром держали мощные копья наготове. У Эйрика в ногах лежал отцовский щит; в одной руке он сжимал Костолом, гигантскую секиру Торкеля, уперев ее древком в землю, в другой — массивный шлем со стальной пластиной для защиты носа.
Торкель принял шлем у старшего сына и опустил на голову, затем взмахнул топором, и его рык перекрыл даже шум сражения:
— Воины Харейда! Ко мне! Гримсон!
Костолом знали все, кто был родом с северного острова. Викинги устремились к своему предводителю. Держа топор высоко над головой, Торкель в окружении сыновей направился к реке.
— Около моста есть пригорок. Там мы и встанем.
Бьорн окинул взглядом долину. Английская конница рассеялась среди бегущих викингов, окровавленные копья вздымались, падали и вновь сверкали алым на солнце. Пальцы скользнули по тетиве — Бьорн приладил к ней стрелу, как только добрался до колчана. Теперь он лучник отца и не может подвести его. Но руки дрожали, будто силы покинули младшего из дома Торкеля. Может, тому виной тяжесть боевого топора, что висит в перевязи за спиной? Как и Торольф со своей кольчугой, Бьорн не расставался с ним ни на минуту. Ведь оружие пока не получило имени. Если он потеряет Клык, то как позовет его?
Отец в три прыжка взобрался на холм и выпрямился, потрясая Костоломом. Из восьмидесяти глоток вырвался боевой клич:
— Гримсон!
Воины Харейда разом сомкнули щиты — будто с лязгом задвинулся засов, отделяющий свет от тьмы. Викинги из других отрядов пробегали мимо них к переправе, где уже собралась толпа: только двое могли пройти зараз по узкому мосту. Все же мало-помалу беглецы перебирались на тот берег, где уже реяло знамя с изображением черного ворона. Опустошитель земель — королевский символ Харальда Сурового. Дружинники строились под его сенью.
Холм, с которого Бьорн совсем недавно озирал окрестности, заняли английские всадники. Один поднялся на вершину, остальные смотрели на него, явно чего-то ожидая. Вот предводитель подал знак, и четверо замешкавшихся противников подняли лошадей на дыбы, освобождая дорогу, — армия короля Гудвинсона хлынула в проход.
— Да пребудет со мною Христос, — пронесся шепот над рядами викингов, хотя иные взывали к северным богам, а кто-то и вовсе молчал.
Вражеское войско росло, как пчелиный рой вокруг улья.
Подойдя почти вплотную, передний фланг замер перед скандинавской дружиной, хотя новые силы все приливали к холму. Вечернее солнце сверкало на топорах, копьях и мечах. На
— Гримсон!
Наступила тишина. Бьорн помнил рассказы о миге перед началом сражения: противники меряют друг друга взглядами, готовясь биться не на жизнь, а на смерть. Такое молчаливое противостояние порой заставляет бежать тех, кто оказался в меньшинстве или в безнадежной позиции. В эту минуту слабые духом развернулись бы и бежали, ища спасения на мосту или в темной воде…
Но только не воины Харейда.
— Чего ты ждешь, Гудвинсон? — прогудел Торкель. — Ты нанес нам столько ударов в спину, а теперь боишься посмотреть в глаза?
Всадник, дав войску сигнал к атаке, так и не спешился; он ответил Торкелю по-норвежски, хоть и с сильным английским акцентом:
— Лучше посмотри в глаза правде, человек с севера. У твоих людей нет брони, за вами река. Нас уже в три раза больше, а скоро подоспеют остальные. Сложите топоры и копья. Так и быть, мы подарим вам жизнь.
По рядам скандинавов пронесся ропот. Любой викинг — одновременно и ратник, и купец, а значит, рассмотреть нужно все предложения. Даже самые позорные — например, плен и рабство.
— Жизнь? — переспросил тихий голос.
Ничуть не похожий на трубный рев Торкеля Гримсона, он все же перекрыл шум толпы. Бьорн слышал этот свистящий шепот лишь однажды, и теперь кровь снова застыла у него в жилах.
— Жизнь? — повторил Черный Ульф.
Он проскользнул между щитами, словно призрак, проковылял вперед и оказался лицом к лицу с англичанами.
— А что в ней такого ценного?
Старик пошатывался; ветер развевал тонкие черные одежды на костлявом теле. В одной руке Ульф держал меч — или, скорее, меч служил ему опорой.
Повисло долгое молчание. Северяне с суеверным ужасом воззрились на своего сородича. Тишину внезапно оборвал смех.
— Только гляньте на этого богатыря! Вражеские ряды расступились, один воин вышел вперед и направился к хилому викингу.
— Пойдем, дедуля, мы проводим тебя поближе к огню и дадим теплого молока.
С этими словами англичанин издевательским жестом подставил хромому локоть. Черный Ульф среагировал молниеносно, будто вовсе не он только что едва волочил ноги. Его клинок взлетел и упал в мгновение ока, так что не все успели заметить удар. Насмешника он тоже застал врасплох — иначе тот увернулся бы. Отсеченная по локоть рука отлетела в сторону, Ульф как ни в чем не бывало снова оперся на меч.
Миг замешательства, и воздух наполнился криками. Громче всех голосил покалеченный англичанин, который откатился к своим соратникам, щедро окропляя их алыми брызгами. Вновь прогремел клич викингов — переговоры закончились, пролитая кровь отрезала путь назад. Но всех заглушал пронзительный вопль Черного Ульфа, в котором не было ни ликования, ни страха, одно лишь животное бешенство; он принадлежал не человеку, а зверю. Вонзив клинок в землю, хромой викинг с пеной на губах рванул на себе одежду; утлая ткань не выдержала ярости, и секунду спустя наготу Ульфа прикрывала лишь волчья шкура.