Двойной шантаж
Шрифт:
— Ты всё знал, но… Но мы с тобой были близки, — я ощущаю, как горло напрочь пересохло. — Для тебя это было просто развлечение? — уже шепчу, взглянув в его карие глаза, в которых плещется презрение и холод.
— Ты слишком хорошо трахаешься, чтобы я мог себе отказать в этом удовольствии, — я слышу, как он подбирает слова, чтобы ранить меня как можно больнее и глубже. И у него это получается, хоть я и стараюсь не верить в эти жестокие слова.
— Это правда? — я смотрю прямо в его глаза, пытаясь разобрать эмоции мужчины, который наглухо от меня
— В отличии от тебя, Виктория, я всегда говорю только правду, — он подхватывает обе мои сумки и несет в прихожую. Я иду следом, едва понимая, что происходит. Он ведь… Он ведь действительно выставляет меня за порог своей квартиры!
Тимур не выслушал меня, не дал мне даже шанса и времени. Просто решил покончить со всем, даже не разобравшись. Так может, я действительно просто хорошо трахаюсь и всё?
Нет же… Всё было не так. Это было глубже и ближе, чем поверхностный секс. Я же видела это и чувствовала. Неужели я правда могла себе придумать то, чего мне так сильно желалось?
— Тимур… — я хочу его остановить. Нам нужно поговорить, прийти к компромиссу и всё решить мирно, но…
— Проваливай! — гаркнул он, заставляя меня вздрогнуть. Он рушит всё моё равнодушие и спокойствие, покрывая их трещинами острого разочарования. — И это не забудь. Ты ведь столько всего сделала, ради каких-то поганых бумажек, — Тимур вкладывает мне в руки рюкзак с деньгами, и толкает в плечо, из-за чего я стремительно переступаю порог его квартиры. — И сделай одолжение — не возвращайся.
Он хлопает дверью перед моим носом, а я остаюсь словно отрезанная от всего мира, совершенно не понимая, что делать и куда податься. Смотрю на закрытую дверь и ощущаю, как по щекам бежит горячая боль и обида.
***
Я сижу на сумке под железной дверью третий час, разочарованно поглядывая на полностью разряженный телефон. В гостиницу я не поехала — слишком дорого, находится в хостеле с пятью миллионами — опасно, а друзей, которым я могу доверять, оказывается, почти нет. Поэтому сижу и жду Олю, совсем не понимая — то ли она не хочет никого видеть, то ли её нет дома.
Сижу и истерично улыбаюсь со слезами на глазах. У меня не просто эмоциональные качели, а вся жизнь сплошной аттракцион. Из убогой квартиры — в хоромы к идеальному мужчине, а после сразу в подвал, проситься на ночлег. Из полного одиночества — с головой в отношения и страсть, а после сижу с разбитым сердцем.
С дикой яростью смотрю на рюкзак с деньги и на душе становится мерзко. Я могла предположить, что Тимур будет в бешенстве, но не предполагала, что он выставит меня за дверь так стремительно быстро. Наверное, я слишком заигралась и посмела предположить, что Тимур спустит мне это с рук…
Губы дрожат, на глаза снова набегают слезы, но я задираю голову и приказываю себе успокоиться. Я, конечно, как всегда оказалась у разбитого корыта, но жива, как останется жив и он. Это того стоит — перетерпеть колющую боль в грудине и просто отпустить.
Очередной раз стучу
— Одна? — спрашивает Оля, обеспокоенно как-то оглядывая пустой подвал. — Заходи, — она открывает дверь шире с неприятным металлическим скрипом, пропуская меня внутрь своей мастерской.
— Прости, — я мнусь на пороге, увидев, как она озадаченно уставилась на мои сумки. — Пустишь на пару ночей?
Оля смотрит на меня пристально, и я уверенна, что замечает мою смытую слезами косметику, красные глаза и разбитое состояние. Я и сама оценивающе пробегаюсь по её фигуре: она в специальной одежде, испачкана краской, даже лицо, а глаза блеклые и уставшие, с синяками под ними.
— Уже пустила, — отвечает она, запирая за мной дверь. — Проходи, не в первый же раз, — она уходит в сторону небольшой кухни, но остается на виду в весьма большой студии.
Я снимаю туфли и прохожу к ней, присев за барный узкий столик на высокий стул. Оля не спеша ставит чайник закипать, а я оглядываюсь — здесь стало значительно пусто.
— Я тебя отвлекла от рисования? — спрашиваю я, замечая отвернутый мольберт в сторону окна, через который пробивается дневной свет.
— Не рисую пока, нет рабочего настроя. Кажется, это называется кризис, — она вздыхает, ставит чашки и добротно насыпает кофе в две чашки.
— Я пыталась тебе дозвониться, но ты… Кажется, с концами решила уйти в свой творческий кризис, — я невесело хмыкнула, а Оля напряглась. — Извини, сегодня я говорю только глупости, — спешу извиниться, понимая, что для неё это болезненная тема.
— Всё в порядке, только… Телефон разбился, — она огорченно поджимает губы, но выжимает из себя улыбку. — Так, что случилось? Я не ожидала увидеть тебя с сумками на пороге своей мастерской, — она ставит передо мной чашку кофе и поддает упаковку со сливками.
Я думала, что достаточно сильная и смогла усмирить свои эмоции, но на деле это оказалось всё лишь иллюзией. Опускаю голову и горько всхлипываю, сжавшись. Хочется просто куда-то исчезнуть.
— Викусь, — Оля садится рядом и обнимает меня, поглаживая по спине. — Он тебя обидел? — спрашивает обеспокоенно, а я только могу отрицательно покачать головой. — Он тебя… Уволил? — снова спрашивает Оля, а я снова отрицательно качаю головой, а потом вспоминаю, что на самом деле уволил.
— Да… Но проблема не в этом, а во мне, — я не узнаю себя — скулю, как побитая собака. — Я всё испортила.
— Нет, это точно не так, Вика. Ты всегда поступаешь правильно и взвешиваешь каждое своё решение. Чтобы ты не сделала — так нужно было, — она утешает меня, а меня разрывает от жалких рыданий ещё больше.
— Да… Да… — всхлипываю я, но не могу смириться с тем, что Тимур меня прогнал. Прогнал, как вшивую лгунью, воровку и аферистку. Правда колит в глаза — это реально так. — Я его люблю…