Двойной заговор. Тайны сталинских репрессий

Прудникова Елена Анатольевна

Вышинский. Значит, Тухачевский заявил, что в первой половине мая он поднимет восстание?

Крестинский. Да, он это заявил…

Розенгольц. Гамарник сообщил о своем предположении, по-видимому, согласованном с Тухачевским, о возможности захвата здания Наркомвнудела во время военного переворота. Причем Гамарник предполагал, что это нападение осуществится какой-нибудь войсковой частью непосредственно под его руководством… Он рассчитывал, что в этом деле

ему должны помочь некоторые из командиров, особенно лихих. Помню, что он назвал фамилию Горбачева.

Крестинский. …В самом начале мая выяснилось, что Тухачевский не едет в Лондон. После этого… он заявил, что может произвести это выступление в первой половине мая. Но в первых числах мая начался разгром контрреволюционной организации, были опубликованы передвижения в военном ведомстве, снят Гамарник с поста первого заместителя наркома, Тухачевский с поста второго заместителя наркома, Тухачевский переведен в Самару, Якир из Киева, Уборевич из Белоруссии, арестованы Корк и Эйдеман. Стаю ясно, что выступление становится невозможным…

…Во время свидания с Тухачевским последний настаивал на том, чтобы до контрреволюционного выступления были совершены некоторые террористические акты. У нас с Розенгольцем были сомнения не принципыалъного характера, а характера политической целесообразности… Поскольку Тухачевский настаивал на террористических актах, прежде всего в отношении Молотова и Ворошилова, мы дали свое согласие, заявили ему, что террористы-исполнители будут ему даны. Гамарник, который по этом вопросу был человеком в двух лицах – он действовал одновременно и от военной организации, и от нашей организации, – сказал нам, что у него тоже намечены кадровики исполнителей террористических актов…»

Да, им не хватило нескольких дней. Тухачевский и его товарищи пали жертвой любимой операции «красного маршала» – контрблицкрига. Упреждающий удар был нанесен невероятно грамотно, а главное, всего за несколько дней до их собственного выступления. Помните, Молотов говорил, что правительству была известна даже дата переворота? Интересно, откуда? Не гадалка не ворожила «отцу народов»…

Одно из двух: либо у заговорщиков сидел информатор, либо их сдал Сталину кто-то из своих. Информатор, может быть, и был. Но, учитывая количество заговорщиков в НКВД, – долго бы он там продержался? Тем более, чтобы знать дату, он должен был сидеть очень высоко. Да и если бы он был, то уж, наверное, информировал бы всю дорогу, а не в последний момент.

Так что сам собой напрашивается вопрос: кто тот человек, который выдал заговор? Заговорщики его не назвали и назвать не могли: ни сам Тухачевский, ни его товарищи, ни те, кого судили в 1938 году, не были настолько деморализованы, чтобы топить того, кто был на свободе и, возможно, вне подозрений. Может быть, сопоставляя второстепенные показания, можно найти человека, о котором упоминали на следствии и который не был не только репрессирован, но даже и понижен по службе.

А впрочем, зачем? Едва ли в наше время моды на диссидентов и блатную романтику многими будет понят человек, поставивший любовь к Отечеству выше корпоративной солидарности и офицерской чести. Наша страна еще не доросла до того, чтобы знать всех

своих героев.

Ну, вот и самая «страшная» тайна сталинских репрессий – то, что никакими необоснованными они не были. Да и словом «репрессии» можно назвать, пожалуй, только происходившее в 1927–1935 годах. А дальше все было именно так, как писала газета «Мессаджеро»: «Полиция вскрыла заговор и действовала с силой, требуемой общественной безопасностью».

Что же получается – что ничего не было? Не было необоснованных арестов, зверских пыток, сотен и тысяч «липовых» дел, арестов по доносу и разнарядок на расстрелы?

Были, и еще как были! Но это тоже не репрессии. Это совсем другие процессы. И во многом они стали возможны потому, что все произошло слишком внезапно и слишком сильно.

Шок был чудовищный – не зря же Ворошилов за три месяца так постарел. А Сталин… судя по поведению на Военном совете, он попросту рассвирепел. Обычно вождь СССР великолепно держал себя в руках, но иногда выходил из себя, и тогда он был страшен. Не потому, что наводил ужас криком или приказывал расстреливать, а потому, что внутренняя страсть, прорывая плотину, выплескивалась наружу.

А как он должен был себя вести – он, глава государства, который относился к своей стране ревниво и горячо, как мать к ребенку? Если люди, которым он доверил самое важное, что у них было – оборону страны, не только пытались устроить заговор, это бы еще полбеды, он и сам в свое время… но ведь они готовили поражение в войне, развал страны. Этого Сталин простить не мог, никогда и ни при каких обстоятельствах – многое мог простить, но не это…

Хуже было другое. Шок оказался настолько силен, что правительство теперь было готово поверить всему: если уж эти, лучшие из лучших, элита армии, оказались изменниками, то что же творится внизу? Это состояние длилось недолго – наверное, несколько месяцев, меньше года, но за это время произошло столько всего, что в более спокойное время хватило бы на пару десятков лет. Но это уже совсем другая история…

ПРИЛОЖЕНИЯ

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

ПРОТОКОЛЫ ДОПРОСА КОМДИВА Д. А. ШМИДТА

Перед вами – подлинные протоколы из реального следственного дела одного из фигурантов «заговора военных». Так это выглядело на самом деле – эти бесконечные допросы, очные ставки, постоянно меняющиеся показания… При этом говорить о «недозволенных» методах особо не приходится – поскольку нет доказательств того, что в это время они в органах применялись. Троцкисты не были для следователей легкими противниками – отнюдь…

Шмидт Дмитрий Аркадьевич.

Родился в 1896 году в Полтавской губернии, на Украине. С начала Первой мировой войны – рядовой, затем прапорщик. Награжден Георгиевскими крестами всех степеней. С 1918 по 1920 годы прошел путь от командира полка до командующего группой войск на херсонском направлении. Награжден двумя орденами Красного Знамени. В 1933–1936 годах – командир 8-й механизированной бригады. Воинское звание – комдив. Арестован 5 июля 1936 года в Киеве.

Из протокола допроса Д. А. Шмидта от 9 июля 1936 г.