Двуглавый орел
Шрифт:
— Ну, кто там?
Я энергично отдал честь.
— Барон Оттокар фон Прохазка, линиеншиффслейтенант императорского и королевского флота, в настоящее время передан в распоряжение эскадрильи ВВС 19Ф в Капровидзе.
Он недоуменно смотрел на меня. Я продолжил:
— Имею честь доложить, цугфюрер Тотт и я только что приземлились после успешного завершения задания по бомбардировке моста в венецианской лагуне.
Он продолжал недоуменно смотреть на меня и казался совершенно сбитым с толку, как будто я только что объявил ему о своём прибытии из Вальпараисо
— Тогда что вы здесь делаете?
Я подумал, не имею ли я дело с душевнобольным — возможно, его отправили сюда выздоравливать после острой контузии. Так что я постарался проявить терпение.
— Мы из эскадрильи 19Ф в Капровидзе, только что выполнили бомбардировку Венеции. Здесь мы по пути домой, это к северу от границы, в Доломитовых Альпах.
— Капровидза? Никогда не слышал. Это на восточном фронте?
Я начинал раздражаться всерьёз.
— Когда в последний раз там был — нет. Это неподалёку от города Хайденшафт.
— А где это?
Я начал барабанить пальцами по столу.
— На фронте Изонцо, в секторе Седьмого корпуса Пятой армии. Но вы наверняка должны были нас ожидать — все распоряжения выданы на прошлой неделе, самим Верховным командованием.
— Ничего об этом не слышал, совершенно ничего.
Он покопался в куче разбросанных по столу бумаг, что-то бормоча себе под нос.
— Не поверите, сколько всякого мусора нам каждую неделю из штаба дивизии присылают. Нам нужен ещё один адъютант на полную ставку, только чтобы разбирать эти циркуляры... Ну вот, наверное, это оно и есть.
Он вытащил скомканную телеграмму и принялся её читать, время от времени с подозрением поглядывая на меня. Внезапно отошёл и выглянул в окно, затем направился ко мне.
— Здесь сказано "два аэроплана". Как вышло, что тут только один?
— У летевшего с нами аэроплана, который вёл оберлейтенант Поточник, возникла неисправность двигателя, и он развернулся, когда мы полетели через Триестский залив. Я думаю, они должны были благополучно приземлиться, но не уверен. Если хотите, чтобы я это выяснил, то спрошу, когда буду звонить на базу с докладом о нашем прибытии. Вы не возражаете? — Я потянулся к телефону на столе, но не успел я коснуться трубки, как лейтенант быстрым движением отодвинул аппарат.
— Этот телефон только для оперативных вопросов: командир требует строгой экономии — распоряжение штаба войсковой группировки.
— Но это же нелепо. Мне нужно позвонить в Капровидзу, иначе нас объявят пропавшими без вести. Как мне с ними связаться, если нельзя по вашему телефону?
— Герр командир говорит, что по возможности нужно обходиться письмами.
— Но... мы вернёмся задолго до того, как письмо туда дойдёт.
— Ну, так всегда можно взять его с собой. Или, если так уж хочется позвонить, в центре города есть почта.
— Так или иначе, где ваш вышестоящий командир? И где вообще все остальные на этом аэродроме, раз уж на то пошло?
— Наш старик в госпитале, в Триенте. Перепил граппы, и началась белая горячка. Держитесь подальше от граппы, послушайте моего совета:
— Понятно, — сказал я, обнаружив сдвиг в направлении разговора, — правильно я полагаю, что сегодня на этом лётном поле мы не получим помощи по замене изношенных магнето?
— Совершенно верно: мы не полномочны вести в здешних мастерских сложный ремонт, да и вообще — мы летаем на "Лохнерах" и "Авиатиках" — двигатели "Хьеро", как вы понимаете. У вас ведь "Бранденбургер"?
— Как проницательно было с вашей стороны это заметить, герр лейтенант.
— Я так рассудил: "Даймлер 160". Боюсь, не выйдет. На другом конце аэродрома — 24-я эскадрилья, но у них немецкие "Фоккеры" с двигателем "Бенц", так что тоже без толку.
— И вы предлагаете? Не можем же мы стоять здесь, на вашем лётном поле, пока корни не пустим!
Он зевнул и задрал на стол ноги в сапогах. Я начинал испытывать к этому молодому человеку глубочайшую неприязнь.
— Вы лучше попробуйте сгонять в Триент, вдруг там вам помогут.
Я отдал честь и собрался уходить.
— Спасибо и на этом. Servitore.
— Не стоит благодарности. Кстати...
— Да?
— Будьте так любезны, уберите ваш аэроплан, он перекрыл подход к нашим ангарам.
Мы с Тоттом передвинули аэроплан на другой край поля. Мы с трудом дотолкали его вдвоём — наземного персонала на аэродроме не наблюдалось. Я оставил Тотта в одиночестве, приказав ему приберечь мне хоть что-нибудь из провизии, подаренной анархо-синдикалистами из Бузовеккио, и пешком отправился в деревню Перджине.
Я вернулся ни с чем. В пятницу после обеда почта не работала. Да и вообще все учреждения в городке закрылись по поводу какого-то церковного праздника — то ли в честь святого Турибуса из Монгревехо, то ли ради поклонения священному локтю из Падуи, или ещё чего-то там. Я притащился назад уже ближе к вечеру, весь в пыли и со сбитыми ногами.
Ничего не поделаешь, пришлось снова взлетать и направиться к авиапарку номер три, примерно километрах в десяти, с другой стороны от Триента. Так что я опять раскрутил пропеллер, двигатель закашлялся, кое-как заработал, выпуская клубы дыма, и мы, раскачиваясь, поднялись в вечернее небо.
Найти с воздуха авиапарк номер три оказалось нелегко, как, впрочем, и приземлиться. А когда это всё же удалось, к нам, размахивая руками, подбежал очкастый майор и устроил мне самый суровый разнос, не успел я выбраться из кабины, даже пропеллер ещё не перестал вращаться. Он заявил, что аэропланам строго воспрещается приземляться на территории авиапарка без предварительного письменного заявления и специального разрешения.