Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914
Шрифт:
Шведы двинули на Петербург армию в 36 тысяч штыков, у россиян на месте оказалось менее 20 тысяч. Но вторгшиеся застряли у первой же крепости Нейшшлот, а российская дипломатия подготовила диверсию со стороны Дании. Та вступила со Швецией в войну. Правда, под давлением с британской стороны датчане свернули операции, но Густав все же очистил Карелию. «Лукавый унес шведского короля. Мечется, будто угорелая кошка», – сообщала государыня своему другу[236]. В июле 1788 года адмирал С.К. Грейг в сражении у острова Гогланд разбил неприятельскую эскадру и блокировал ее в Свеаборге.
Недруги России образовали полукольцо на ее западных рубежах: Швеция – Англия – Пруссия – Польша – Турция; война со всеми – а такая опасность существовала – превратилась бы в европейскую. О перспективах Екатерина писала со свойственной ей образностью: отдача Финляндии, а может быть и Лифляндии – Швеции; Белоруссии – Польше; земель по реку Самару –
Ключом турецкой обороны в Причерноморье являлась крепость Очаков. Потемкин обложил ее в июне 1788 года и приступил к планомерной, по всем законам военной науки осаде. 6 (17) октября последовал штурм, турки понесли большие потери – 4,5 тысячи убитыми, почти столько же взяты в плен; потери русских – тысяча павшими, 2 тысячи ранеными. Победителям достались 310 орудий и множество знамен. Екатерина была в восторге: «За ушки взявши обеими руками, мысленно тебя целую»[238], – радовалась она и осыпала фельдмаршала наградами.
Австрийцам 1788 год принес много огорчений. Сотрудничество с ними на поле боя не заладилось с самого начала, они придерживались доктрины, которую можно назвать антисуворовской. Глава Гофкригсрата, личный друг кайзера И. Ф. Ласси (сын генерала российской службы Петра Петровича Ласси, разгромившего шведов в 1741–1742 годах), мнил себя теоретиком и сочинил опус под заглавием «Замечания о военном искусстве», который многие считали пособием по тому, как носить парик, расчесывать букли и застегивать гетры. В основу стратегического замысла младший Ласси положил своеобразный принцип: как избежать столкновения с основными турецкими силами и предоставить эту честь русским. Иосиф имел неосторожность самоназначить себя главнокомандующим, не имея и тени оснований на занятие должности.
Кайзер двинул в бой немалые силы – 125 тысяч пехоты и 22 тысячи кавалерии, но растянул их на громадном пространстве от Днестра до Адриатики, что позволяло туркам легко проникать сквозь негустую сеть австрийских войск. Совместно с русскими был взят Хотин, но в Белграде янычары сидели насмерть, а корпус Юсуфа-паши прорвался в Банат. Иосиф снял осаду с Белграда и бросился на выручку своим, но в сражении при Лугоже 10 (21) сентября он сам едва унес ноги. По словам Потемкина, его «чуть было самого в куче не застрелили»[239]. Свидетельства с «той стороны» рисуют еще более удручающую картину: смахивавший на фарс инцидент перерос в трагедию для австрийцев. На обочине дороги, по которой отступали войска, румынские крестьяне торговали цуйкой, самогоном из слив. Некие гусары обрадовались возможности выпить и набрались изрядно. Буйные во хмелю кавалеристы повздорили с пехотинцами и прогнали их прочь. Те отступили и обстреляли нахалов. Кавалеристы вообразили, что на них напали турки, и открыли огонь. В полной неразберихе жуткая паника охватила войска. Солдаты бросали оружие и бежали. Порядок был нарушен даже в колонне, при которой следовал император. Бегущие солдаты опрокидывали пушки, бросали ранцы и стреляли куда попало – повсюду им мерещились турки. Конные офицеры во весь опор поскакали в Лугож и посеяли в городе панику. Всяк удирал, как мог, – в карете, верхом или на своих двоих. Кайзер пытался прекратить это безумие, он умолял, приказывал, угрожал. Его никто не слушал, свита разбежалась, он не мог найти даже коня и остался совершенно один[240]. Прошло немало времени, прежде чем удалось восстановить какое-то подобие порядка.
Кайзер перенес глубокое душевное потрясение, его любимое детище, армия, опозорилась. Он прекратил погоню за воинскими лаврами и заключил с турками бессрочное перемирие. В Вене монарха ждали испытания иного рода: его держава затрещала по швам в Венгрии и в Бельгии. Земли короны святого Стефана (Иштвана) не входили в состав Священной Римской империи германской нации, Иосиф здесь был не императором, а королем Иожефом. Мадьяры воспротивились его попыткам унификации государственного устройства и введения немецкого языка в качестве государственного и остались при средневековой латыни. Иосиф не удосужился пройти церемонию коронации в Пожони (Братиславе) и остался для мадьяр «королем в шляпе», а не в короне. В завершение всего он зачем-то перевез в Вену национальную святыню,
В Австрийских Нидерландах (Бельгии) неповиновение зашло еще дальше. В Брюсселе вспыхнуло восстание, национальная ассамблея провозгласила независимость страны.
* * *
После взятия Очакова Потемкин выступил в пользу более осторожного курса в отношении Пруссии и Англии с целью их нейтрализации. Екатерина решительно воспротивилась его замыслам, заключать снисходительный мир она не собиралась, полагая, что лишь решающая победа рассеет интриги недоброхотов: «С меня более требовать нет возможности, не унижая достоинства, А без того ни жизнь, ни корона мне не нужны»[241]. В 1789 году Украинская армия заняла Галац, освободила от турок Нижний Дунай. На том карьера Румянцева завершилась. Влиятельным подчиненным тяготился Потемкин, не без воздействия которого к полководцу охладела императрица. Румянцева отправили в отставку под благовидным предлогом заботы о здоровье. Решающие победы в кампании одержал Суворов. В тесном взаимодействии с австрийским корпусом принца Ф. И. Саксен-Кобургского он нанес поражение неприятелю в битве при Фокшанах 21 июня (2 июля). С этими же силами (25 тысяч солдат и офицеров) он разгромил 90-тысячную армию великого везира в сражении при Рымнике (в австрийской историографии – при Мартинешти) 11 (22) сентября. Он получил лестное письмо императрицы: «Александру Васильевичу Суворову посылаю орден, звезду, эполет и шпагу бриллиантовую, весьма богатую. Осыпав его алмазами, думаю, казист будет»[242]. Он получил редчайшую награду – крест Святого Георгия первой степени и стал графом двух империй, Российской и Священной Римской.
Но надежды на близкое окончание войны не оправдались. Молодой, энергичный, честолюбивый султан Селим III, сменивший в 1789 году дряхлого Абдул-Хамида I, жаждавший славы и возрождения могущества Османской империи, не желал с самого начала своего правления споткнуться об унизительный мир. Ситуация для него сложилась тяжелая, но не катастрофическая. Цепь крепостей – Килия, Исакча, Тулча, Брэила (Браилов), Журжево (Джурджу) и твердыня Измаил охраняли нижнее течение Дуная[243]. На третий год войны операции все еще не были перенесены на правый берег реки.
А на Балтике шведские паруса маячили в виду Кронштадта. Несмотря на отдельные успехи, морская сила шведов не была сломлена.
1790 год начался мрачно. Первый министр Пруссии Э. Ф. Герцберг опутывал Россию сетью враждебной коалиции. С Портой он заключил договор, посулив той Крым. На границах с Россией и Австрией была сосредоточена армия в 49 тысяч штыков и сабель, еще 100 тысяч стояли в резерве. С турецкого фронта российские и австрийские войска перебрасывались на север. А на Дунайском театре по необходимости вырисовывался оборонительный вариант, предусматривалось нанесение ударов силами флота в Черном море и наступление на Кубани. Потемкин тревожился: «Разбившись повсюду, везде будем слабы и нигде не успеем». Он предлагал срыть крепости Очаков, Аккерман и Бендеры, для их защиты потребны 20-тысяч солдат в гарнизонах, а где их взять? Фельдмаршал полагал, что без серьезных уступок Пруссии из беды не выбраться: «Пусть он (король. – Авт.) берет Померанию и что хочет». Царица его журила: «Плюнь на пруссаков, мы им на пакость их отомстим авось-либо». Но Потемкин на «авось» не соглашался, безоглядный оптимизм не был ему свойствен.
«Пакостники мои неусыпны в злодействах», – жаловался светлейший. Недруги его обратили внимание стареющей женщины на юного конногвардейца Платона Зубова – пригож, тих, красив, услужлив. В тихой и пригожей внешности выступал тщеславный интриган, возглавивший при дворе антипотемкинскую группировку.
Ситуация еще больше осложнилась с кончиной Иосифа II. Он до своего конца выступал лояльным союзником, в последнем письме, подписанном дрожащей рукой, он заверял императрицу в верности альянсу (продленному в 1789 году на 8 лет) и нежной дружбе[244]. Брат и наследник Леопольд повернул руль политики в сторону Англии, назвав союз с Россией «несчастьем», и устремился к миру с Турцией[245]. Положение в державе Габсбургов сложилось отчаянное: Венгрия – в открытом неповиновении, войска из Бельгии изгнаны, из войны с Османской империей не выбрались, на границе с Пруссией дежурила армия в 150 тысяч. И еще: чтобы получить главный титул, кайзера Священной Римской империи германской нации, Леопольду предстояло пройти избрание курфюрстами, среди которых – короли Пруссии и Англии (последний – в качестве герцога Ганноверского). Так что у него были основания отказаться от активного экспансионизма, присущего предшественнику, и перехода к стратегической обороне.