Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914

Виноградов Владилен Николаевич

Реагировал на ситуацию и петербургский кабинет. Решено было способствовать просвещению в Болгарии, подготавливая в России кадры учителей. Начиная с 1840 года в гимназиях, семинариях, а вскоре и в университетах стали учреждаться стипендии для болгар, сначала в Херсоне и Одессе, а затем в Киеве, Москве и Петербурге. Некоторые стипендиаты в будущем стали заметными фигурами национально-освободительного движения. Одновременно производилось финансирование училищ на земле Болгарии, сюда поступала из России литература не только духовная, но и художественная и учебная.

* * *

Революция 1848 года за Дунай, в географическую зону Балкан, не прорвалась, не существовало для этого необходимых предпосылок, отсутствовало развитое третье сословие, заинтересованное в сокрушении феодальных основ общества. Задачей задач являлось свержение где власти, где влияния Высокой Порты, что требовало сплочения общества, а не его раскола в результате

классовой борьбы. На первый план выступала созидательная деятельность, обустройство национальных государств. Отсюда – специфика воздействия революции на Балканы. Она вдохновляла и воодушевляла отважных, но на достижение своих целей, а не тех, что стояли перед революционерами на Западе, не на борьбу против своих же соотечественников. Правда, в Греции у студентов и среди офицеров пробудились республиканские настроения. Отдельные выступления были быстро подавлены. Гораздо более серьезный размах отличал движение на Ионических островах, находившихся под господством Великобритании, проходившее под знаменем энозиса, воссоединения с матерью Грецией. На острове Кефалиния в сентябре 1848 года вспыхнуло восстание с целью захвата власти, образования временного правительства, облегчения жизни беднейшего населения, в первую очередь крестьян, для чего им простили долги. Оно было подавлено силой, правда, англичане выпустили захваченных повстанцев на свободу. Островитяне вновь поднялись в августе 1849 года. На этот раз британские власти с мятежниками не церемонились, 30 человек были повешены, несколько сотен выпороты плетьми; экзекуцию, для устрашения прочих, произвели публично. Королевство Греция тогда по всем параметрам уступала Ионическим островам – по благосостоянию жителей, уровню образования, развитию науки (на островах имелась даже Ионическая академия), распространению периодической печати. Здесь существовала конституция, действовал сенат, созывалось законодательное собрание. Вести о революции зажигали сердца, но вспыхнуло и развивалось восстание по своему сценарию, а не в подражание тому, что творилось за морями.

* * *

Сербы делились тогда на «австрийских» и «турецких». Первые проживали в основном во входившем в состав владений Габсбургов Венгерском королевстве, одним из ярких очагов революции 1848–1849 годов. Однако мадьяры вели себя неласково в отношении своих сербских, да и румынских соотечественников, отказывая им в предоставлении национальных прав. И те, и другие встретили больший отклик своим пожеланиям со стороны императорских властей и оказались в развернувшемся противостоянии на их стороне. В 1849 году, не без хлопот со стороны российской дипломатии, населенная сербами Воеводина была провозглашена автономной территориальной единицей (Воеводство Сербии и Тимишский Банат). Революционная Венгрия в этом сербам отказывала; по словам Л. Кошута, «не может быть Сербского воеводства, Сербского провинциального собрания, ибо в Венгрии нет Сербии»^[499].

В самом Сербском княжестве весть о революции в Париже, Вене и Пеште встретила восторженный отклик. Очевидцы, в том числе дипломаты, сообщали: «Лицеисты не учатся и всюду кричат: «Ура! Ура! Ура! Да здравствует свобода и независимость Сербии!» Демонстранты возглашали на улицах: «Восстаньте, сербы! Восстаньте с оружием!» Пришло время вернуть то, что было утрачено в битве на Косовом поле в 1389 году^[500]. Движение имело ярковыраженный антиосманский характер. Планы объединения (и не только сербских земель) вокруг княжества множились, в числе возможных приобретений значились, в разных вариантах, Босния, Герцеговина, Славония, Хорватия, Болгария, Черногория. Фактически речь шла об образовании Югославии с династией Карагеоргиевичей во главе^[501]. Дальше составления планов дело не пошло. Сам князь Александр и его правительство держались пассивно, уповая, безо всяких на то оснований, на поддержку со стороны Франции. Что касается Венгрии, то Белград способствовал борьбе местных сербов против революционного правительства на стороне императора. В итоге довольными остались дворы и Вены, и Петербурга. Николай I наградил Александра Карагеоргиевича орденом Белого орла, не осталось без наград и его окружение – за то, что сумело оградить княжество от революционных потрясений и приняло участие в судьбе австрийских славян. Не обошла их своим вниманием и Вена. И. Гарашанин отказался принять австрийский орден – он на службе у Габсбургов не состоит. Подражателей у него не нашлось.

* * *

Молдавия и Валахия стали восточным рубежом революции 1848 года, и на то повлияли теплые чувства к «латинской сестре», Франции, ее окружали ореолом светоча просвещения, сокровищницы гражданских свобод, среди образованной молодежи распространился ее культ. Почти 20 лет минули со дня подписания Адрианопольского мира. Быстрое экономическое развитие и культурный подъем сочетались в княжествах с административным, судебным и полицейским произволом правящих режимов. Самодержавие опиралось на консервативное боярство, этот произвол осуществлявшее. Оппозиция стала именоваться Национальной партией и рассматривала Россию как гаранта существовавших злоупотреблений,

на нее с Высокой Порты было перенесено острие критики. Официальная Россия с ее самодержавным строем, сохранением крепостничества, отсутствием конституционных прав, жандармской слежкой за населением ничего не могла противопоставить ценностям Запада. Туда же шел экспортный поток. Царская держава с ее зерновым по преимуществу направлением сельского хозяйства представлялась не рынком, а конкурентом. Просветитель А. Руссо отмечал: «За шестнадцать лет, с 1835 по 1851 г., Молдавия прожила больше, чем за предшествовавшие пятьсот лет своей жизни»^[502]. Но если предки ориентировались на Восток, то взоры потомков устремились к Западу.

Все сказанное относится лишь к узкой социально активной части общества. Крестьянство, его громадное большинство, неграмотное и поглощенное заботой о хлебе насущном, столь высокими материями не занималось. В его среде рос протест в связи с растущим малоземельем и недовольство боярским произволом.

Февральское 1848 года восстание в Париже немалочисленная румынская колония во Франции, состоявшая в основном из студентов, приняла близко к сердцу. Их делегация нанесла визит поэту А. Ламартину, занявшему пост министра иностранных дел в революционном правительстве. Тот принял румын приветливо, пожелал им успехов в свержении существовавшего строя, но воздержался от принятия каких-либо обязательств, он с ними душой и сердцем. В беседе с российским послом Н. Д. Киселевым Ламартин держался иначе: Франция заинтересована в добрых отношениях с Петербургом и не собирается помогать мятежникам, в том числе румынским.

Молодые энтузиасты из княжеств, посетившие поэта-министра, не обратили внимания на сдержанность его ответа, в котором пылкость тона сочеталась с полным отсутствием чего-либо конкретного в смысле обещания поддержки. В эмигрантской среде даже возникли разногласия: одни считали нужным выступать немедленно, другие советовали подождать, пока помощь со стороны латинской сестры не обрисуется реально.

А события шли своим чередом. В Молдавии ситуация сложилась тяжелая и взрывоопасная. В 1847 году на страну обрушилось двойное бедствие: засуха, выжегшая поля, и нашествие саранчи, пожравшей то, что на них уцелело. Не прекращались выступления крестьян против помещичьего гнета, торговцы протестовали против боярских привилегий, мелкие и средние бояре, отстраненные от власти, – против самоуправства нескольких семейных кланов, «великие бояре» – против камарильи князя Михаила Стурдзы.

27 марта (9 апреля) 1848 года в ясской гостинице «Петербург» состоялось собрание с участием тысячи представителей разных сословий, включая ремесленников. После бурных прений оно избрало комитет, вручивший господарю «Петицию-прокламацию». Она содержала призыв неукоснительно соблюдать Органический регламент, иными словами – законы, беззастенчиво попираемые властями. В ней говорилось о гарантиях неприкосновенности личности, об отмене телесных наказаний и цензуры, преобразовании школы, введении принципа ответственности правительства, освобождении политзаключенных, образовании национальной гвардии. В самой общей форме упоминалось об улучшении участи крестьян; об отмене барщины – ни слова^[503]. Это была программа реформ компромиссного характера, отражавшая состав собравшихся, придерживавшихся разных взглядов. Представителей промышленной буржуазии среди них не было по причине отсутствия таковой в княжестве.

Господарь Михаил Стурдза с перепугу принял 33 из 35 пунктов «Петиции-прокламации», но быстро опомнился и приступил к расправам – подавил очаг сопротивления в виде баррикады в Яссах, арестовал не успевших бежать «смутьянов» и объявил «возлюбленным подданным», что «недостойные люди с мятежным складом» утихомирены и порядок восстановлен^[504]. Он грешил против истины – в селах волнения не прекращались, участились случаи отказа выходить на барщину, появились брошюры с требованием проведения реформ. Стурдза обратился к Николаю I с просьбой о вводе в княжество царских войск.

Россия вовсе не отвечала тому образу агрессивного абсолютизма, который приписывали ей за рубежом. В 1848 году ее постигли бедствия почти апокалиптические – засуха, неурожай, эпидемия холеры, нашествие саранчи. Сушь способствовала распространению пожаров, многие города и тысячи сел погорели. В казне – пустота, «не знаю, право, как вывернуться к смете, теперь уже не досчитывается более десяти миллионов! Ужасно. Надо беречь каждую копейку, везде обрезывать, где только можно», – жаловался государь в письме к И. Ф. Паскевичу^[505]. В плане международном – полнейшее одиночество, друзья-союзники, король Пруссии и кайзер Австрии, еле держались на тронах под натиском «верноподданных». Пускаться в карательный поход по зарубежью представлялось дикой авантюрой. Было решено «оставаться в оборонительном, почти кордонном состоянии, обращая самое бдительное внимание на собственный край, дабы все попытки дома укрощать в самом начале», и разработать план защиты от революции на рубежах реки Вислы. К. В. Нессельроде инструктировал посла в Париже: «Россия желает мира в Европе. Она не намерена вмешиваться во внутренние дела Франции»^[506]. Но при этом было наделано столько шума, обрушены такие громы и молнии на бунтовщиков, что Европа уверовала – самодержец собирается конно, людно и оружно на них двинуться.