Двуликий любовник

Марсе Хуан

— Вы мне говорили по телефону о каком-то сюр­призе, — напомнила Норма. — О чем-то, что принад­лежит Жоану...

— Точно. Несколько школьных тетрадок, где он за­писывал свои воспоминания. Я подумал, что вам, на­верное, будет приятно хранить их у себя.

— Жоан дал их вам для меня?

— Да что вы! Этот злодей хотел все сжечь, но я их спас.

— Вы захватили с собой тетради?

— Нет. А вам было бы интересно?

— Умираю от любопытства, — улыбнулась Нор­ма. — Там, наверное, много интимных подробностей?

— Да, есть кое-что... Он вспоминает, как вы, сеньо­ра, его бросили. Но в основном он пишет

о нашем дет­стве, о том, как мы пацанами бегали по кварталу, обо мне... И об этом особняке, когда вас еще на свете не было.

— Мне бы очень хотелось прочесть.

— Я принесу их. А может, вы хотите увидеться где-нибудь в другом месте? — осмелился он наконец.

В течение нескольких секунд она, казалось, обду­мывала его предложение. Ее глаза за выпуклыми сфе­рами стекол потупились, затем она осторожно взгля­нула на гордую кудрявую голову андалусийца, на его насмешливый змеиный глаз. Она по-прежнему каза­лась спокойной и холодноватой:

— Да, лучше вам еще как-нибудь зайти.

Улыбаясь, она встала, и он понял, что пора уходить.

Он чувствовал разочарование. Ни на что не хватило времени, он успел только показать ей себя. Он вежли­во простился, и Норма проводила его до дверей.

— Оставьте ваш телефон, сеньор Фанека. Вдруг мне все же удастся отыскать альбом...

Марес почувствовал, как пропасть разверзлась у его ног. Конечно, надо было позаботиться об этом раньше. Должен же Фанека иметь какое-то жилье... Но где?

— Что-то не могу припомнить свой номер, сеньо­ра, — помялся он. — Я, видите ли, остановился в отеле. У меня есть некоторые сбережения, и я думаю пожить немного в Барселоне, я люблю этот город предприим­чивых каталонцев, умных и свободных женщин...

— Вы один живете?

— Да, сеньора, один-одинешенек. К вашим услугам. Лучше жить одному, чем в плохой компании.

— Дайте мне ваш адрес, пожалуйста. Если альбом Жоана найдется, я передам вам его с посыльным. — Она широко улыбнулась и слегка прикусила нижнюю губу. — Или нет, лучше я сама вам его отдам, когда вы занесете тетради...

Когда она смолкла и они подошли к входной двери, переодетый Марес уже продумал, где живет его персо­наж и что нужно делать дальше. Я мог бы сказать ей, что временно живу на Вальден, в ее квартире, поспеш­но прикидывал он, но, зная, что там Марес, она бы ни­когда туда не пришла... Надо предложить другое место. Конечно, ему надо где-то жить, иметь свой собствен­ный адрес — вдруг Норма захочет увидеться с ним вне дома. Он повернулся к ней вполоборота, стройный, горделивый, с небрежно засунутой в карман рукой, и неторопливо ответил мягким и чуть хрипловатым го­лосом:

— Я живу в пансионе «Инес». Он находится в квар­тале у самого неба — вы, сеньора, такого никогда, на­верно, не видали, — на той самой улице, где мы с Жоаном выросли. Улица Верди, дом триста двенадцать. Это, сеньора, очень скромный пансион, построенный в незапамятные времена, и люди в нем все очень слав­ные и симпатичные. Я там с тех пор, как вернулся из Германии, да, сеньора, потому что семьи у меня в Бар­селоне нет... Я вам звякну, чтобы оставить телефон. Мо­жет, пойдем посидим где-нибудь. Если вы, сеньора, со­благоволите прийти, я буду очень рад, я знаю один бар, славное местечко...

— Спасибо. — Норма протянула ему руку, улыба­ясь. — Я подумаю.

— Всего доброго, Фанека.

— До скорого свидания,

сеньора.

6

Выйдя за ворота, Марес очутился на шумном и ожив­ленном проспекте. Внезапно его охватила дурнота и головокружение. На мгновение у него возникло чувст­во, что он — никто, а город вокруг —загадочный и бе­зымянный. Он повернул голову: позади него, окутан­ный легким туманом в предвечерних сумерках, дре­мал парк. Огни виллы мерцали между деревьями, тусклые и далекие, словно были на другом берегу жиз­ни. Он облокотился о крылатого дракона на чугунной решетке и тяжело вздохнул. Приключение с Нормой не доставило ему ни малейшего удовольствия, и те­перь он пытался отыскать тому причину. Дело не в том, что он Норме не понравился, напротив, знойная каталонка с огромным удовольствием устремилась бы в опытные объятия андалусийца. «Черт подери, — ду­мал Марес, — это всего лишь вопрос времени. Но раз­ве это не означает наставить рога самому себе?» По­размыслив об этом, он почувствовал, что еще больше заплутал в таинственном безымянном мире, и улыб­нулся. «А почему бы и нет, собственно, — сказал он се­бе, — если это делали другие, почему бы мне самому не наставить себе рога, вернее, не мне, а этому чучелу Фанеке».

Его рука нащупала за спиной извилистый язык в драконьей пасти, он оперся на него и в тот же миг по­чувствовал тяжесть в голове, словно после дурного сна. На душе было скверно. Неожиданно ему вспомнился гнилой мандарин, который в тот далекий день кто-то насадил на драконий язык, и рот наполнился терпким, горьковатым вкусом. Хотя, несмотря на голод, кото­рый преследовал его по пятам в то далекое послевоен­ное время, он не был уверен, что именно он, Марес, съел мандарин. Точно, его слопал Фанека, он всегда был голоднее, сказал он себе. Ночной мотылек с белы­ми крылышками закружился вокруг него, задевая голо­ву дракона на чугунной решетке.

Он направился домой не сразу. Чуть прихрамывая, побродил по окрестностям площади Санлей, затем по­шел по Травессере-де-Далт, глядя на свое отражение в витринах магазинов. Самый вызывающий и живой вид был у него, как ему показалось, в витрине грязной и убогой лавчонки фотографа. «Моментальная фотогра­фия на документ», — прочел он, и неожиданно его осе­нило. Он вошел в странное помещение, уставленное пыльными и ветхими декорациями — рисованные не­беса и непроходимые сады, — сел в пересечение лучей двух ярких ламп, отрешенно глядя в никуда, и фото­граф сделал снимок, который не предназначался ни для какого документа. Сидя под прицелом камеры, он приоткрыл рот, словно выпуская наружу одолевавшую его тревогу, и, когда раздался щелчок, его дыхание ста­ло хрипловатым и влажным. Да, это действительно был другой человек, занятый неотложными делами.

«Ты сейчас же должен снять комнату в пансионе «Инеc», — мелькнуло у него в голове. — Что, если Нор­ма отыщет номер телефона в справочнике и позвонит тебе?..»

— Великолепно, — сказал он, едва разжимая зубы, как настоящий южанин.

Фотограф протянул ему четыре свежие фотогра­фии. — И вы поверите, что мужика с такой мордой и таким властным взглядом могла бросить жена?

Фотограф, угрюмый старик, похожий на дряхлую гарпию, переодетую фотографом, только улыбнулся, изобразив на лице унылую гримасу, и взял четыреста песет, которые заплатил ему Марес.