Двум смертям не бывать
Шрифт:
Как бы то ни было, она не изменила бы ничего из содеянного, так о чем тогда сожалеть? Да и не время для сожалений: еще ничего не закончилось.
Наезженная дорога сменилась проселками, а потом и вовсе лесными тропами. Под конец пришлось спешиться, ведя коней в поводу, но отряд все же вышел туда, где на поляне у лесного озерца стояло с полдюжины домов.
Саму битву Лия не видела: простояла рядом с герцогом, державшим меч наготове, но в схватку так и не вступившим. Как зажмурилась при первом крике, так и замерла, открыв глаза лишь когда снова стало тихо. Не совсем тихо, конечно: по поляне ходили люди, стаскивая тела в избы. Из ближнего дома вывели
Дагобер порывался кого-то искать, кричал про какого-то «гада», которого непременно хотел увидеть мертвым. Увидел. Потом прислонился лбом к седлу приведенного специально для него коня и затих. Герцог отдал последние приказания: над избами взвилось, завыло пламя. Коротко поклонился Лие.
— Благодарю. Этого я не забуду.
Девушка вернула поклон, перевела взгляд туда, где воины осторожно устраивали Рамона поперек седла.
— Вы в замок? Прислать лекаря? — спросил Авгульф.
— Нет, благодарю. Я пошлю за Хасаном, он опытный знахарь.
— Тогда до встречи.
Дорогу до замка тоже пришлось указывать ей: в этих местах никто из отряда Бертовина не бывал. Конечно, они бы нашли дорогу и сами, но времени на то, чтобы блуждать по округе не было. Впрочем, наверное оно оказалось и к лучшему — если бы Лие не пришлось искать путь, не было ни времени, ни сил на бесплодные переживания.
Бертовин сам, словно не доверял никому из людей, отнес господина в спальню. Кликнул слугу, приказав принести воды и полотенца.
— Я помогу. — Сказала Лия.
— Сдюжишь? Не для юницы зрелище.
— Я помогу. — Повторила она.
Вдвоем они стащили превратившуюся в сопревшие тряпки одежду, обтерли водой с уксусом горящее лихорадкой тело.
— Рука сломана. Левая. — Лия коснулась пальцами предплечья. — И ребра — вот здесь. Лубки найдутся?
— Откуда знаешь?
— Вижу.
— Вот так просто? — не поверил Бертовин.
— Не просто. Но я не умею объяснять, как.
Он кивнул:
— Лубки сделаем. Сейчас скажу.
Потом приехал Хасан. Бертовин впустил его без разговоров, только пристально наблюдал, как старик с отрешенным лицом держал Рамона за запястье, потом приложив ухо к коже слушал сердце, как пробежался быстрыми пальцами по телу, обмял живот, простучал грудь. Раскрыл привезенную с собой сумку:
— Вот то, что у нас есть. Что будем делать?
Бертовин смотрел, как Лия кладет на стол пучки трав и впервые в жизни ощущал себя несмышленышем, пытающимся понять что-то в разговоре взрослых. А Рамон дурак, ей-богу, дурак… пусть только выживет, а там Бертовин его своими руками прибьет. Это ж надо было самому от счастья отказаться.
Потом Хасан уехал, а Лия спустилась на кухню и начала возиться с котелками и травами, не обращая внимания на перепуганные взгляды прислуги. Бертовин, решившись оставить больного на несколько минут, пришел к ней, вдохнул пар, пахнущий летним лугом.
— Мышей и лягушек там нет?
— Нет.
— Прости. — Смутился он под спокойным взглядом зеленых глаз. — Пошутить хотел. Что с ним?
Лия задумалась, подбирая слова, понятные непосвященному.
— Кроме руки и ребер… его сильно ударили по голове. Может быть, не один раз.
— Поэтому он в беспамятстве?
— Нет. Точнее,
— Выздоровеет?
— Должен. — Она перелила содержимое котелка в кувшин. — У тебя, наверное, полно дел. Не беспокойся, я за ним пригляжу.
— А это зачем? — воин указал на кувшин.
— Должно два-три дня настояться. Когда очнется, будешь поить, чтобы кашель прошел. Попробовать, чтобы ты не боялся, будто я отравлю твоего господина?
— Совсем дура, что ли? — обиделся Бертовин. — Или меня за дурака держишь? Хотела бы — давно бы со свету сжила.
Лия улыбнулась, впервые за этот бесконечно долгий день. Чмокнула воина в щеку, подхватила кувшин и упорхнула.
Она не знала, сколько прошло времени, может день, а может и не один, когда Рамон перестал, наконец, метаться в горячке. Несколько раз ее сменял Бертовин, и она засыпала в соседней комнате, едва добравшись до постели. Вроде бы не так уж и сложно: переворачивать с боку на бок, чтобы не появились пролежни, да обтирать холодной водой с уксусом, снимая жар. Разве что сменить пропитавшуюся потом постель у самой не получилось бы, но она не стала и пытаться, позвав помощь. Куда труднее оказалось ждать. И все же она дождалась. Просто вдруг почувствовав, что уже не одна.
Лия обернулась. Встретила пристальный, осмысленный взгляд. Рамон помотал головой.
— Бред. Откуда бы ей здесь взяться?
Опустил веки и через миг уже дышал ровно и размеренно. Лия тихонько выскользнула из комнаты. Только сейчас она поняла, насколько устала. Словно мир вдруг навалился на плечи всей тяжестью. Ничего, осталось только добраться до дома.
— Госпожа!
Она обернулась. Хлодий бежал следом.
— Госпожа… Лия, не уезжай. Я… он… — мальчик смутился окончательно, залился краской. Сделав видимое усилие, повторил:
— Не уезжай. Он тосковал по тебе.
Лия покачала головой:
— Прости. Я не хочу об этом говорить.
— Да. — Он опустил голову. — Конечно же, я лезу не в свое дело. И все же — останься.
— Нет.
Хлодий вздохнул.
— Помочь оседлать коня?
— Да. Спасибо.
Лия думала. что ворота дома, как всегда, откроет слуга, но отец вышел сам.
— Вернулась?
— Вернулась.
Они пошли по дорожке, ведущей к дому.
— Ни один мужчина в мире не стоит этого. — сказал Амикам в спину дочери.
Лия развернулась:
— Я сделала то, что должна была.
Он не ответил.
— Отец, я не могла по-другому.
— Знаю. — Амикам обнял дочь. — Знаю, родная.
Лия прижалась к его плечу и заплакала.
Здравствуй.
Прости что долго не писал — правда, не о чем было. Все идет своим чередом. Мать попыталась было заставить снова безвылазно сидеть дома. Когда слезы и упреки не помогли, она попробовала запретить. В ответ я поинтересовался, помнит ли она, кто сейчас старший мужчина в семье, добавив, что твоим приказам я готов подчиниться (представляю, как ты пишешь — мол, сиди дома, слушай маму), но она — отнюдь не ты. Она заюлила — ты далеко, а я еще так молод и совсем не знаю жизнь, что нуждаюсь в советах старших, а мать плохого не посоветует. Я ответил, что действительно не знаю жизнь — но именно она приложила для этого столько усилий и довольно странно сетовать теперь, когда она получила именно то, что хотела. Или именно для того она и отгородила меня от жизни — чтобы я до конца следовал ее советам?