Двуспальный гроб
Шрифт:
«Это страшно, страшно… — стонала Амалия. — Силы небесные, спасите меня…»
«Надежда твоя только на заклинание, больше ничто не спасёт, — убеждённо сказала ведьма. — Как пойдёшь к Зебубу, не забудь взять свежего человечьего мяса. И не какого-нибудь, а только детского. Зебуб-Бааль очень его любит и не общается с человеком, если не получит от него детской свежатины… Мне тоже кое-что от ребёночка принеси, — деловито прибавила старуха. — Печень его принеси, и сердце, и чтоб свежими были, поняла? Я не оказываю услуг даром, запомни это».
Амалия лишилась чувств, а когда
Она очнулась от воспоминаний словно от сна и быстро прошла в комнату, неярко освещённую абажуром. На углу дивана сидел вихрастый мальчуган. «Вот ты-то мне и нужен, — подумала Амалия. — Зебуб-Бааль будет доволен твоим нежным мясцом…»
Мальчик испуганно смотрел на мать, на её лицо, какое-то непривычное сегодня, странно-окаменелое, похожее на маску с бегающими в прорезях глаз зрачками.
— Я боюсь, — пролепетал он и слёзы покатились по его лицу.
Амалия погладила по голове.
— Не пугайся, дитя моё, — сказала она умильно. — Папаша уже легли спать. Пора и тебе в постельку. Надеюсь, ты поужинал?
Ребёнок кивнул.
— Вот и чудесно. А теперь мы умоемся на ночь.
Она принесла из кухни пустой таз и нож, завёрнутый в полотенце. Поставила таз на пол, велела мальчику раздеться. Заодно разделась сама, чтобы не пачкать кровью платье. Мальчик, недоумённо оглядываясь на голую мать, снял с себя рубашку.
Вампирша оглядела его хрупкую фигурку.
«Крови-то в нём с напёрсток будет, тут и пить нечего, — думала она. — Да и мяса маловато, вдруг Зебубу не хватит?»
Она достала из вазочки в шкафу конфету и протянула малышу.
— Полакомись, свет мой ясный. И не надо плакать. Слезами ты разрываешь сердце своей бедной мамаши.
Ребёнок послушно взял конфету и сунул в рот.
Амалия наклонила его головку над тазом, незаметно достала нож и полоснула по тонкой шее. Тельце ребёнка вздрогнуло, в таз брызнула кровь. Изо рта умирающего выскочила карамелька. Амалия ещё четверть часа массировала холодеющий трупик, выдавливая питательную жидкость. Красная струйка становилась всё тоньше, наконец она прервалась, зачастили капли, потом и их вереница поредела… Выжав в таз всё что можно, Амалия прильнула к ране ртом и высосала остатки.
Убедившись, что трупик совершенно обескровлен, она приступила к главному удовольствию: взяла таз обеими руками и осторожно, боясь пролить хоть каплю, принялась пить. Сначала тянула медленно, смакуя, потом не удержалась и выпила всё залпом.
Таз ещё не успел опустеть, как Амалия закашлялась, выпустила таз из рук. Он с грохотом упал и забрызгал кровью пол и саму вампиршу — Амалия подавилась карамелькой…
Задыхаясь, кашляя, давясь, выпучив глаза, вампирша покатилась по полу. Наконец догадалась сунуть себе в глотку два пальца и вызвать рвоту. Вместе с выблеванной кровью выскочила конфета. Вампирша с ненавистью треснула по ней кулаком. Потом она долго ползала на четвереньках, слизывая кровь с грязного пола.
Покончив с кровавой лужей, она принялась за разделку трупика. Разыскала в доме топор и отрубила руки, ноги,
Однако долго отдыхать было нельзя: время близилось к полуночи. Приходилось торопиться, если она хотела встретиться с ведьмой.
Глава седьмая (2),
в которой Амалия и некий директор крематория наперебой говорят с демоном-провидцем
Была глухая ночь, завывал ветер и в небе плескали зарницы, когда Амалия с сумками вышла из таисьиного дома.
Безлюдная улица вывела её на окраину города. Шлёпая по грязи просёлочной дороги, Амалия направилась к темнеющему в отдалении лесу. Последний городской фонарь остался позади и утонул во мраке; Амалию со всех сторон обступила темнота. Видевшая в ней превосходно, она двинулась в самую чащу. Где-то впереди глухо заухал филин. Амалия остановилась, прислушалась к его зловещему крику и решительно направилась в ту же сторону.
Всё чаще вспыхивали зарницы. В их жутком белом огне лес преображался. Корявый пень оказывался уродливым осьминогом, шевелящим щупальцами, а из кустов высовывались отвратительные рожи. Едва заметную тропу, на которую вышла Амалия, пересёк белый карлик в мохнатой шубе, с мешком на спине. Он оглянулся на Амалию, недобро сверкнули его красные глаза, и в следующий миг он сгинул в темноте. Тараканоподобное страшилище медленно выбиралось из зарослей, но тут полыхнула зарница, и оно в ужасе замерло, раскинув лапы.
Лес становился всё глуше, страшнее. Невидимые днём твари в великом множестве повыползали на его тропы и поляны. Вереницами проходили непогребённые мертвецы. Среди них особенно много было солдат в проломленных касках и пробитых пулями шинелях. В ветвях деревьев с шелестом порхали летучие мыши, сверкая во тьме угольками глаз, похожие на крылатых чёртиков. В траве деловито копошились волосатые уродцы — целый народец карликовых леших и лешачих. Они выныривали прямо из-под ног Амалии и спешили куда-то по своим непонятным делам. Проносились и бесплотные белые сущности, своими очертаниями похожие на людей. Это неутолённые души смертных слетались водить хороводы. Графиня подумала, что не так ли давно она сама в такую же ночь вырывалась из склепа и белым призраком прилетала сюда, чтобы отвлечься от тоски в безумной пляске.
Крик филина прозвучал совсем близко. Амалия метнулась на него и, продравшись сквозь заросли, очутилась на круглой поляне. На её краю возвышалась иссечённая молниями старая сосна, в корнях которой тускло горел огонёк. При появлении вампирши из пещерки под сосной высунулась маленькая голова с растрёпанными космами, а потом показалась и вся ведьма: сгорбленная, с бледным лицом и тёмными запавшими глазами.
— А-а, Амалия, родненькая, пришла-таки! — загнусавила старуха, осклабившись в довольной ухмылке. — Вот видишь, всё случилось так, как я тебе предсказывала. А ты не верила старой Шепочихе, даже слушать не хотела…