Дядя самых честных правил 4
Шрифт:
Голова распахнула рот в беззвучном крике. Глаза мертвеца обуглились и превратились в два чёрных уголька. У меня по спине побежали мурашки: Талант ведьмы была сродни моей, но служила не Смерти, а другим силам. Проклятие, я ни на секунду не сомневался, сбудется.
Бросив голову, ведьма осунулась и тяжело оперлась на клюку.
— Выведи меня отсюда, Урусов, — скрипуче проговорила она, растеряв силы, — душно тут. Этого, — она мотнула головой в сторону трупа лже-Еропкина, — забирать не буду. Делай с ним, что хочешь, мне он без надобности.
Едва мы вышли с
— Барин! Надворный Судья приехал, Михаил Карлович. В гостиной сидит, с Марьей Алексевной. Просит вас немедленно явиться для разбирательства.
Глава 38
Судья и колдовство
В гостиную я вошёл под руку с Еропкиной. Старая ведьма улыбалась, что в её исполнении выглядело жутковато. Таким «приветливым» лицом детей от заикания можно лечить, ну, или взрослых до икоты доводить. Вот и Шарцберг отреагировал на старушку несколько несдержанно: пристально уставился на неё, закашлялся и слегка побагровел.
— Калиста Михайлофна, — выдавил он, поднялся и подошёл, чтобы поцеловать ей руку, — не ожидал фстретить фас снова. Сколько лет мы с фами не виделись?
— Ах, оставьте, Михаил Карлович, — она усмехнулась, — крайне невежливо с вашей стороны напоминать женщине о её возрасте.
— Надеюсь, — Шарцберг нацепил на лицо официальную улыбку, — теперь наши фстречи будут происходить при более приятных обстоятельстфах.
— А почему, собственно, нет? — Еропкина посмотрела на него с лёгким кокетством. — Обожаю, когда за мной гоняются такие статные мужчины, как вы, Михаил Карлович.
Шарцберг сделал надменное непроницаемое лицо.
— Не будем отходить от темы моего сегодняшнего физита. Присаживайтесь, Калиста Михайлофна, и фы тоже, Константин Платонофич.
Я усадил старуху в кресло, а сам устроился на диване чуть в стороне от неё. Кроме нас в комнате находились Марья Алексевна и молодой Еропкин. Паренёк забился в дальний угол, робея перед Надворным Судьёй. А вот княгиня явно наслаждалась таким необычным сборищем. В глазах у неё плясали весёлые искорки, а раскрытый веер прятал улыбку.
— Я получил изфестия, — Шарцберг прошёлся по гостиной, искоса поглядывая на старую ведьму, — что между Урусофым и Еропкиными произойти большая драка. Ф том числе иметь убитые, а это есть нарушение Уложений. Што фы можете сказать об этом?
Взгляд судьи остановился на мне.
— Думаю, вы в курсе, Михаил Карлович, что я только что вернулся с военной службы. Подъехав к усадьбе, я обнаружил, что её атакуют какие-то люди. Не дав и шанса выяснить, что происходит, они напали меня.
— Фы их фсех убили, Константин Платонофич?
В голосе Надворного Судьи прозвучала угроза, а тяжёлый взгляд не сулил ничего хорошего. У меня сложилось стойкое впечатление, что Шарцберг приехал не устанавливать истину, а назначать виноватых.
— Исключительно для самозащиты! — я поднял руки перед собой. — Если не верите — я готов показать вам мою память.
Судья скривил губы.
— Слишком много
Я ничем не рисковал, предлагая залезть мне в голову. Во время войны в Пруссии я слышал много интересного от офицеров. В том числе и некоторые подробности работы Судей: они хорошо читают по горячим следам. А стоит пройти паре дней, и разобраться в воспоминаниях могут только владельцы сильных Талантов. Шарцберг, к счастью, был более чем средним магом.
— Это были фаши люди? — Шарцберг повернулся к ведьме.
— Увы, да, — старуха Еропкина сделала печальное лицо. — В нашей семье, Михаил Карлович, случилось настоящее несчастье. Глава рода Гаврила Акакиевич, земля ему пухом, месяц назад помешался.
— Шта?!
Лицо Судьи приняло удивлённо-глупое выражение.
— Вы себе не представляете, как мне печально говорить об этом. От перенапряжения, полагаю, — дела семьи легли на его неопытные плечи, вот и не выдержал, бедняга. В таком сумасшедшем состоянии он заблудился с отрядом опричников и принял Злобино за усадьбу Золотарёвых. Вы же знаете, какие у нас с ними отношения, а он был в помрачённом сознании. — Старая ведьма вытащила платочек и промокнула глаза. — В результате произошло это досадное недоразумение.
— Недоразумение?! Это есть не недоразумение. Это есть самый глупый ферсия, что я слышать за свой служба!
— Увы, Михаил Карлович, но жизнь временами неожиданней любых выдумок.
— Фы думать, я поферю ф этот сказка?
— Какие сказки, Михаил Карлович? — вмешался я в разговор. — На меня напали, и я вынужден был защищаться. Разве это нарушение Уложений? А Гаврила Акакиевич, к моему большому сожалению, мёртв, и с ним ничего сделать уже нельзя.
Шарцберг обвёл всех присутствующих тяжёлым взглядом. Я сидел с каменным выражением лица, а Еропкина изображала глубокую скорбь и смотрела куда угодно, только не на Судью.
— У фас, Константин Платонофич, есть претензии к роду Еропкиных?
— Нет, Михаил Карлович. Я глубоко опечален случившемся и выражаю Калисте Михайловне моё искреннее сочувствие.
— А у фас, — Шарцберг обратился к молодому Еропкину, — есть претензии к Урусову?
— Нет, — вместо юноши проскрипела старая ведьма, — ни единой. И я попросила бы вас, Михаил Карлович, не выносить на всеобщее обозрение горе нашей семьи. Сами понимаете, помешательство главы рода плохо отразится на репутации. Начнутся пересуды…
— Перестаньте, Калиста Михайлофна, — Шарцберг нервно дёрнул головой, — не думаете ли фы, что я фоспринял ф серьез фаши россказни?
— Вы обвиняете меня во лжи?
Старая ведьма прищурилась и с гневом вперилась в Судью. Эфир вздрогнул от призванного Еропкиной Таланта, и по комнате пронёсся холодный сквозняк.
— Нет, — Шарцберг насупился, но вызов принимать не стал. — У меня нет обфинений ни к кому из присутствующих. Но я настоятельно рекомендую больше не устраивать фойну на моей территории. Или кое-кто может поехать любофаться фаш знаменитый Сибирь. А теперь я фынужден откланяться.