Дядя самых честных правил 4
Шрифт:
— Михаил Карлович, — княгиня порывисто встала, подошла к Судье и проворковала со всей возможной любезностью, — а как же отобедать с нами? У нас сегодня замечательная осетрина. Наисвежайшая! Не откажите, попробуйте хотя бы кусочек.
Михаил Карлович немного повредничал для приличия, но согласился. Во время обеда Марья Алексевна тихонько шепнула мне:
— В таких случаях положено преподнести подарок.
— Шарцбергу?
— Конечно. Он же ездил, потратил время, да и копать глубоко не стал. Надобно отблагодарить.
—
— Костя, ты меня удивляешь. Обычное дело, когда Судье оплачивают понесённые расходы и беспокойство. А то в следующий раз он может и не приехать.
Я вздохнул: ну да, совсем забыл, что чиновники «кормятся» не только скромным жалованьем.
— Сколько?
— Рублей сто будет достаточно.
Впрочем, когда я вручил Шарцбергу кошелёк с серебром, он заметно повеселел и даже пошутил, что «наш случай фесьма забафный». И расстались мы с ним вполне на дружеской ноте.
Следом за Судьёй засобиралась домой и старуха Еропкина. Как и положено хорошему хозяину, я вышел проводить её до кареты, и у нас состоялся краткий разговор.
— Покойников завтра людей пришлю забрать, — она поморщилась. — А на опричников можешь осенью рассчитывать. Порядок надо навести, людей проверить.
— Понимаю, Калиста Михайловна, и не тороплю.
— Но ежели, — ведьма прищурила левый глаз, — прибыльные дела будут, могу своих внучков прислать. Споможем, чем сможем, за долю малую.
Толстый намёк на готовность поучаствовать в грабеже старуха озвучила, будто предложила съездить в церковь к заутрене. Я кивнул и внутренне расхохотался. Бандиты, хоть и дворянские, бандиты и есть, ничем не выведешь натуру. Но у меня были на Еропкиных несколько другие планы, и пора было их направить по нужному мне пути.
— Калиста Михайловна, я всё хотел спросить. Вы знаете, что Гавриле помог встать во главе вашего рода Пётр Мамонов? Старший опричник князя Голицына.
Старуха мигом подобралась и с подозрением уставилась на меня.
— Есть доказательства или только домыслы?
По глазам было видно: ведьма сразу же начала подозревать меня, что я хочу стравить их с князем, давним покровителем семьи.
— Доказательств у меня нет, Калиста Михайловна, но сведения из верного источника. Впрочем, я не прошу вас верить мне на слово и только хотел предупредить. Слишком много в этой истории кажется подозрительным и неслучайным. Если вам станет известно что-то важное и вы поделитесь со мной, я буду крайне признателен.
— Посмотрим, — буркнула она и с кряхтением полезла в карету, отказавшись от помощи.
Мне оставалось помахать ей вслед платочком и заняться своими делами.
* * *
Экзамен моим девицам пришлось отложить: Александра простыла и потеряла голос. Хоть она и
Усадьба превратилась в одну большую стройку. Кузнец привёл несколько артелей каменщиков с плотниками, и с раннего утра до самых сумерек вокруг особняка стоял шум: скрипели пилы, стучали молотки и слышалась ругань. Возводились стены разрушенных построек, поднимались стропила и клались крыши.
Через три дня в гости заглянул Добрятников и принёс замечательную новость: Троекуров бросил поместье, даже не назначив управляющего, и уехал за границу. Вроде как на воды, для поправки пошатнувшегося здоровья от вредного российского климата. Я посмеялся и тут же отправил Кижа с Лаврентием Палычем проинспектировать деревни, что Троекуров захватывал. А сам взял папку с бумагами и отправился к Марье Алексевне.
— Похоже на правду, — кивнула она, просмотрев документы, — очень «горячие» тут письма. Ежели о них станет известно, многим людям доставит неприятности. Боюсь даже спрашивать, Костя, что ты с ними делать хочешь.
— Уж точно не публиковать. Я хотел попросить вас, Марья Алексевна, чтобы вы их вернули тем людям, кому они могут навредить.
— Облагодетельствовать их хочешь?
— Нет, меня даже упоминать не стоит. Лучше намекнуть, что Троекуров хотел пустить бумаги в дело, и хорошо бы ему отплатить за это.
Княгиня рассмеялась.
— Жестокий ты человек, Костя. Такую изощрённую месть не каждый палач придумать может. С такими задатками тебе прямая дорога во дворец, в интригах участвовать.
— Нет уж, благодарю покорно! Я как-нибудь обойдусь без этого гадюшника.
— Эх, Костенька, сам ведь знаешь, что не оставят тебя в покое. Хочешь не хочешь, а придётся.
— Умеете вы «порадовать».
— Не обижайся, шучу ведь. С письмами этими всё сделаю в лучшем виде, как попросил.
— Марья Алексевна, а вы не вспомнили, что там с предателем?
Княгиня пожевала губами, наморщила лоб и покачала головой.
— Прости, Костенька, ничего не могу припомнить. Вроде знаю, что должна была тебе сказать нечто важное, а сообразить не могу. Будто отрезало!
— Вы позволите?
Встав, я обошёл её со спины и провёл рукой над головой. Марья Алексевна застыла, не шевелясь и, кажется, даже старалась не дышать. В воздухе над её теменем плавали какие-то ошмётки эфирных нитей, будто следы отработавшего колдовства. Что-то знакомое было в этих полустёртых линиях, словно я уже видел этот рисунок раньше.
Я вытащил из кобуры small wand и принялся работать. Осторожно поддел эфирные пряди и перенёс себе на ладонь. Рисунок задрожал, грозя рассеяться окончательно, но я влил в него эфира и удержал на контроле.