Дядюшка Бернак
Шрифт:
Ее слова и следившее за нами из окошка желтое лицо не оставляли сомнений в том, что мне грозит опасность. Во Франции некому было заступиться за меня. И, исчезни я с лица земли, никто даже и не осведомится обо мне; да, я оказался всецело в его власти. Нынешней ночью мне довелось воочию убедиться в его беспощадной жестокости. И с этим-то чудовищем мне предстояло бороться!
— Но ведь он знает, что ваше сердце принадлежит другому? — спросил я.
— Да, знает, но от того мне еще тяжелее. Я боюсь за вас, за себя, но больше всего за Люсьена. Отец не потерпит ничьих возражений.
Люсьен! Словно молния
— Люсьен горяч и легко увлекается, — сказала кузина. — В последнее время они с отцом были чем-то сильно заняты: часами не выходили из комнаты, и Люсьен никогда не рассказывал, чем они занимались. Боюсь, это не доведет его до добра: Люсьен скорее скромный ученый, чем светский человек. Но сейчас он слишком увлекся политикой!
Я не знал, что лучше: промолчать или рассказать, в какое ужасное положение попал ее возлюбленный. Пока я колебался, инстинкт любящей женщины подсказал Сибилле, какого рода сомнения меня одолевают.
— Вы что-то о нем знаете? — почти крикнула она. — Я поняла, что он отправился в Париж. Но, ради Бога, скажите, что вам о нем известно?
— Его фамилия Лесаж?
— Да, да, Лесаж… Люсьен Лесаж!
— Я… я… видел его, — запинаясь проговорил я.
— Видели его! А ведь не прошло еще двенадцати часов, как вы приехали. Где же вы видели его? Что с ним случилось?
В тревоге Сибилла схватила меня за руку. Было бы жестоко сказать ей все, но молчать было еще хуже. В смущении я отвел глаза в сторону и тут, к счастью, увидал на изумрудной лужайке дядюшку, направлявшегося к нам. Рядом с ним, громыхая саблей и позвякивая шпорами, шел красивый молодой гусар, тот самый, на которого в прошлую ночь было возложено попечение об арестованном. Сибилла, не раздумывая ни минуты, бросилась к ним навстречу. Лицо ее словно окаменело, глаза метали молнии.
— Отец, что ты сделал с Люсьеном? — вскричала она.
Я видел, как передернулось его бесстрастное лицо под взглядом дочери, исполненным ненависти и презрения.
— Потом поговорим, — в замешательстве сказал он.
— Я хочу знать сейчас же и здесь! — крикнула она. — Что ты сделал с Люсьеном?
— Милостивые государи, — сказал Бернак, обращаясь к гусару и ко мне, — весьма сожалею, что вам пришлось присутствовать при семейной сцене. Но, согласитесь, лейтенант, что поведение моей дочери вполне естественно, ведь человек, которого вы арестовали сегодня ночью, был ее самым близким другом. Но, невзирая на родственные чувства, я выполнил свой долг перед императором. Разумеется, это было нелегко!
— Сочувствую вашему горю, — сказал гусар.
Теперь Сибилла обратилась прямо к нему.
— Правильно ли я поняла? Вы арестовали Лесажа?
— Да, к несчастью, долг принудил меня сделать это.
— Я прошу сказать правду. Куда вы его отправили?
— Он в лагере императора.
— За
— Ах, мадемуазель, право же, не мое дело мешаться в политику! Мой долг — владеть саблей, ездить верхом да выполнять приказы. Эти двое господ могут подтвердить, что я получил от полковника Лассаля приказание арестовать Лесажа.
— Но что он такое сделал? За что его арестовали?
— Довольно, дитя мое, об одном и том же, — строго сказал дядя, — если ты продолжаешь настаивать, то я скажу тебе раз и навсегда, что Люсьен Лесаж — опасный заговорщик, один из тех, что покушались на жизнь императора, и я считал своей обязанностью предупредить преднамеренное убийство.
— Предатель! — вскричала девушка. — Ты сам впутал его в это страшное дело, сам наставлял, сам не давал отступиться, когда он пытался все бросить! О, низкий, подлый человек! Господи, что я сделала, за какие грехи моих предков я обречена называть своим отцом этого ужасного человека?
Дядя пожал плечами, как будто желая сказать, что бесполезно разговаривать с обезумевшей женщиной. Гусар и я хотели уйти, чтобы не участвовать в семейной ссоре, но Сибилла поспешно остановила нас, прося быть свидетелями ее обвинений. Никогда я не видал такой всесокрушающей страсти, какая светилась в ее сухих, широко раскрытых глазах.
— Вы многих завлекали и обманывали, но вы никогда не могли обмануть меня! О, я хорошо знаю вас — как может знать только ваша совесть! Вы вольны убить меня, как и мою мать, но вы никогда не заставите меня стать вашей сообщницей. Вы назвались республиканцем, чтобы завладеть этими землями и замком, которые не принадлежали вам. А теперь вы стали другом Бонапарта, изменив прежним единомышленникам, которые верили вам. Вы послали Люсьена на смерть! Но я знаю ваши планы, и Луи тоже знает их, и, смею вас уверить, он отнесется к ним так же, как и я. Да лучше я сойду в могилу, нежели стану женою другого, а не Люсьена!
— Ты не говорила бы так, если бы знала, каким жалким трусом оказался Люсьен. Ты сейчас вне себя от гнева, ну а потом сама устыдишься, что публично призналась в своей слабости. Перейдемте к делу, лейтенант. Чем могу служить?
— Я, собственно говоря, к вам, месье де Лаваль, — сказал мне гусар, презрительно поворачиваясь к дяде спиной. — Император послал меня за вами с приказанием немедленно явиться в Булонский лагерь.
От радости у меня перехватило дыхание: я мог бежать от дяди!
— Мои мечты сбываются! — воскликнул я.
— Лошадь и эскорт ожидают нас у ворот.
— Готов следовать за вами!
— К чему такая поспешность, ведь вы, конечно, позавтракаете с нами? — сказал дядя.
— Приказания императора не терпят отлагательства, — отрезал молодой человек. — Я и без того замешкался. Нам следует отправляться немедля.
Дядя взял меня под руку и тихонько пошел к воротам вслед за Сибиллой.
— Я бы хотел переговорить с тобою об одном деле, племянник, прежде чем ты покинешь нас. Так как в моем распоряжении слишком мало времени, то начну с главного. Ты видел Сибиллу, и, хоть она несколько сурово обошлась с тобою сегодня утром, могу тебя уверить: она славная девушка. Как я понял, она говорила тебе о моем плане. Не знаю, что может быть лучше, чем повенчать вас, чтобы навсегда покончить со спором о том, кому принадлежит это имение.