Дядюшка Наполеон
Шрифт:
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Сомкнутые веки дядюшки приоткрылись. Спокойным голосом он произнес:
– Да, я такого немало повидал… Даже Наполеон, которого всю его жизнь англичане преследовали своей злобой, даже он, когда после Ватерлоо удалился от дел, опять поддался на их обман и доверил им свою судьбу… Они ему много чего наобещали. Но в конце концов несчастный сложил голову на острове Святой Елены. Ну что ж, я ничем не лучше его…
Затем, как бы желая совершенно переменить
– Ну, Дустали, что у вас там вышло с Практиканом Гиясабади?
Дустали-хан, барабаня пальцами по столу, угрожающе заявил:
– Вы в семье старший… Или сами разъясните этому козлу поганому его обязательства передо мной, или разрешите мне законным путем пресечь его попытки посягнуть на честь и имущество нашего семейства.
Практикан Гиясабади, который, очевидно, накурился терьяку и пребывал в полном душевном равновесии, хладнокровно провозгласил:
– Во-первых, кто так говорит, тот поганый козел и есть, а во-вторых, когда это я нападал на жизнь, имущество и честь аги?
Тут в разговор влез Маш-Касем:
– Ей-богу, до сих пор никто не слыхал, чтобы какой-нибудь гиясабадец, отсохни мой язык, на чужую честь замахнулся… И вообще, зачем врать? Да во всей стране никто так честью не дорожит, как гиясабадцы.
Хотя Дустали-хан старался не терять самообладания, но при этих словах он не выдержал и накинулся на Маш-Касема:
– А ты бы уж молчал! Чтоб твои гиясабадцы вместе с их честью в аду сгорели!
Маш-Касем, который редко грубил, на этот раз огрызнулся:
– А вам так и надо – правильная пословица есть: «По господину и почет!» Про меня чего хотите говорите, а честь гиясабадцев это вам не шутка!
В этот момент я нечаянно посмотрел в сторону Асадолла-мирзы. К нему вернулась обычная беззаботность, лукавая улыбка снова заиграла на лице.
– Моменто, моменто, Дустали-хан. Маш-Касем прав. Честь гиясабадцев вас не касается. Вы ведь и сами рыцарь чести, так что…
Дядюшка повелительно возвысил голос:
– Тихо! Между двумя лицами возник, спор. Они вынесли его на обсуждение старейшин семьи. Надо подойти к их делу справедливо. Прошу дать сторонам возможность говорить. Продолжай, Дустали, но не отвлекайся по пустякам.
Дядюшкина строгость всех обрадовала. Было ясно, что на время англичане забыты. Дустали-хан, стараясь говорить спокойно, начал снова:
– Для сохранения чести семьи было решено, что этот, человек придет, женится на девушке, через месяц разведется с ней – и за все это получит две тысячи туманов. Так и сделали. Теперь, не говоря уж о том…
Практикан Гиясабади, который тем временем лакомился фисташковой халвой, перебил его:
– Две тысячи туманов вы дали, а я потом кое-что подсчитал… Так с вас еще…
– Что ты болтаешь, подлец, бесстыжая морда? Чего тебе подсчитывать?
Практикан
– Вы пять лет в доме моей жены прожили. Арендная плата – сто туманов в месяц… Ну, будем считать по пятьдесят. За пять лет набегает три тысячи. Пожалуйте разницу – тысячу туманов.
Дустали-хан от злости просто онемел. Зато Асадолла-мирза пробормотал:
– Нет, сто туманов в месяц это вполне умеренная плата. Правильно подсчитали. Шесть тысяч туманов – нормально…
Гнев Дустали-хана обратился против Асадолла-мирзы:
– Замолчи хоть ты, Асадолла!
– Моменто, я ничего не говорил. Господин Практикан допустил ошибку в подсчетах, я ему указал.
– Тихо, Асадолла, – одернул его дядюшка. Но тут опять вмешался Маш-Касем:
– Конечно, коли не хочешь дать, и двести туманов много… Вот у меня земляк был…
– Маш-Касем, дай господину Дустали-хану сказать, – остановил его Асадолла-мирза, – он же изволил говорить о посягательстве на честь.
Практикан Гиясабади, слегка постукивая по халве ручкой перочинного ножа, чтобы отколоть кусочек, хладнокровно произнес:
– Да, скажите, пожалуйста, на чью честь я покушался.
Весь дрожа от возбуждения, Дустали-хан прохрипел:
– Ага, вы только посмотрите, до чего может наглость дойти!.. Эта невинная дурочка…
– Сам ты дурак невинный, – тут же вставил Практикан.
Дядюшка Наполеон воскликнул:
– Господин Практикан, вы же служите в полиции, вы должны знать, каковы правила судебного заседания! В настоящий момент здесь происходит заседание семейного совета. Пока я не дам вам слова, вы не имеете права говорить! В свое время вы тоже сможете высказаться. Продолжай, Дустали!
– Обращаю ваше внимание на то, что эту невинную больную девушку обманул какой-то неизвестный негодяй…
Практикан опять прервал его:
– Обращаю ваше внимание, ага, он опять попусту болтает! – Воздев глаза к потолку, он продолжил: – Во-первых, негодяй тот, кто такие слова говорит, во-вторых, никого неизвестного не было.
Дустали-хан угрожающе приподнялся на стуле:
– Не было? Значит, тебе он известен? Ты знаешь, кто эту непорочную девицу ребенком наградил?
Положив в рот кусочек халвы, Практикан спокойно ответил:
– Еще бы не знать. Это я и был.
– Ты?! Ах ты лгун бессовестный!
– Нет, я чистую правду говорю.
Асадолла-мирза, лицо которого так и засияло, сказал:
– Моменто, господин Дустали-хан, разум и логика тоже иногда полезны. Господин Практикан откровенно признает, что это его ребенок, а вы утверждаете, что это ребенок неизвестного? Тогда либо назовите отца, либо согласитесь со словами господина Практикана.
Лицо Дустали-хана стало красным, как помидор. Он едва мог выговорить: