Дьявол где-то рядом
Шрифт:
– Тебе ведь не потребуются её услуги? – мачеха с сомнением посмотрела на падчерицу.
– Нет, – равнодушно пожала плечами Элла. – Можешь вообще закрыть всё, кроме моей комнаты. Хотя нет, кажется, Полонский собирается снимать какие-то сцены в нашем доме. Пойдёмте на кухню пить кофе, у нас ещё есть немного времени.
Последнее предложение было обращено ко мне. Я поспешила за энергичной девушкой, Лиза поплелась следом.
***
Съёмочное действо начали через час. Я наблюдала за таинством из псевдоклассической беседки, увитой плющом, или может быть, хмелем. Сидела тихо,
Знаменитый Стас Полонский не впечатлил. Выглядел он в целом неплохо: высокий, подтянутый, с интересной сединой и чётким профилем. Даже очки ему шли. Но характер у Стаса казался гадким. Он непрерывно на всех орал, не стесняясь в выражениях. Недовольная гримаса не сходила с его физиономии.
Сначала ему не понравились реплики Эллы. То она произносила их слишком вяло, то, напротив, слишком уж живо. Хотя играть там было особенно нечего: девушка, одетая в сиреневое платье с длинными широкими рукавами просто шла по тропинке и настороженно оглядывалась, так как за ней кто-то крался.
Когда Элла вконец расстроилась, режиссёр сменил гнев на милость и принялся её бодро успокаивать. Но вскоре его уже не устраивал испуг на лице актрисы. По-моему с выражением выходило совсем неплохо: очень даже миленький страх у Эллы вышел. Однако наши с Полонским взгляды на искусство несколько расходились.
– Элла, чёрт бы вас совсем побрал! Вы что там, крысу увидели? – вопил Станислав Полонский. – Уверяю вас, вы видите мерзкую скользкую гадину с налитыми кровью глазами и оскаленными кривыми зубами. Из вонючей пасти гадины торчит растерзанный окровавленный кусок мяса.
Элла брезгливо поёжилась и втянула голову в плечи.
– Уже немного лучше. А теперь эта же гадина бьёт вас холодным и липким хвостом по голым ногам. Отлично! Так и держите лицо, это уже вполне приличный ужас. Снято!
Потом Полонский вдруг заявил, что место выбрано неправильно, слишком уж причёсанные здесь кустики и аккуратные деревья. Оператор стал возражать, что поломать насаждения им вряд ли позволят. Разгорелся жаркий спор. Оператор сказал, что в этом саду все места такие вылизанные, и нужно было снимать в лесу. Режиссёр заявил, что он сам найдёт подходящее место, и если кто-то не справляется со своими обязанностями, то ему, Стасу, придётся, как всегда, всё взвалить на себя. Полонский резво двинулся в сторону моей беседки. Оператор и свита поскакали следом. Я вжалась в колонну.
Увидев меня, Полонский остановился и обернулся к парню с густой каштановой шевелюрой.
– Почему опять посторонние на площадке?
Каштановый молчал, только злобно сверлил меня глазами. В его взгляде было столько праведного гнева, что я почувствовала себя проходимкой и негодяйкой. Полонский подошел ближе. Я робко представилась:
– Ксения Воробей. Извините, если помешала, но ужасно хотелось увидеть, как снимают кино.
– И что? Увидели?
Сейчас он выставит меня отсюда с грохотом и площадной руганью. Но режиссёр сказал:
– Ну-ка покажите вашу руку. Нет, не эту, левую. Ага, годится.
Повернувшись назад, он крикнул:
– Зоя! Где Зоя? Куда запропастилась эта бездельница, мать её разэдак. Она
Кто-то побежал искать лентяйку Зою. А Полонский заявил парню с густой шевелюрой и озадаченному оператору:
– Крупные планы будем снимать с этой рукой. И побольше крови, побольше.
Брякнуться в обморок я не успела. Появившаяся через минуту пухленькая девица со светлыми волосами, затянутыми в конский хвост, потащила меня к флигелю, скрывавшемуся за берёзками. Мы очутилась в небольшой комнате с зеркалом, туалетным столиком, крохотным диванчиком и здоровенным креслом.
Зоя оказалась гримёршей. Усадив меня на стул, она начала разрисовывать мою руку красками и ещё чем-то клейким и вонючим. Я в это время изучала комнату. Наконец девушка сказала:
– Взгляните, вроде бы неплохо получилось.
Я скосила глаза на свое предплечье и тихо ахнула: на моей почти изящной ручке зияла жуткая кровавая рана.
– Нравится? – ухмыльнулась Зоя.
– Кошмар какой-то, – простонала я.
– Не кошмар, а правда жизни. Стас любит неприкрытый реализм. Переходящий в натурализм.
– Ваш Полонский, видать по всему, самый великий режиссёр всех времен и народов, – съехидничала я.
– Конечно, – серьёзно согласилась гримёрша. – Ничуть не хуже Хичкока. В чём-то даже лучше. Мы с вами ещё будем рассказывать внукам, что были с ним знакомы. Посидите немного тут, вас позовут. Только не дёргайте пока рукой, пожалуйста, а то всё испортите.
Зоя вышла. Стараясь не смотреть на своё страшное увечье, я занялась изучением столика перед зеркалом. Он был завален принадлежностями для грима: баночками, склянками, кисточками, салфетками, ватными тампонами и прочей ерундой. На краю лежали листочки с отпечатанным текстом. Осторожно подтянув их к себе «здоровой» рукой, я увидела, что это и есть сценарий.
В комнате было тихо. За мной никто не приходил, я достала очки и углубилась в чтение. Прочитала первую страницу, принялась за следующую. Оказалось, что вторая страница пропущена. Я поискала её на столе, но не нашла. Впрочем, ничего страшного и так понятно. Картина вырисовывалась.
Банкир с женой попадают в автокатастрофу на горной дороге. Жена за рулем. Он погибает, а её выбрасывает из машины, она получает сотрясение мозга и частичную потерю памяти. Управляющий банком, правая рука её мужа, старый друг, предлагает ей поддержку, а потом и руку в комплекте с сердцем. Она, ясное дело, отвечает согласием. Он на ней быстренько женится, везёт её на две недели за границу.
Потом привозит Регину (так зовут эту несчастную) в старый особняк на окраине аристократического посёлка. И тут у бедняжки начинаются галлюцинации, видимо, сказывается травма головы. Ей слышатся голоса, шаги под окном, она видит ночью огни в саду. Кто-то ходит по чердаку. Она рассказывает это Герману, своему мужу. Тот успокаивает её, говорит, что она просто не выздоровела до конца, вдобавок переутомилась во время поездки.
Дальше – хуже. Следуют телефонные звонки, Регине предлагают отдать какие-то документы. Муж говорит, что, вероятно, ошиблись номером. Не стоит придавать этому значение.