Дьявол поневоле

Браен Д'Пои

Быстро встав на ноги, отец Николай бодрым шагом подошёл к двери, ведущей из его кельи прямо на улицу. У порога стояло пустое ведро. Ни секунды больше не раздумывая, он схватил его, вышел во двор монастыря. Вокруг природа готовилась встретить рассвет, но не удостоилась и мимолётного взгляда направившейся к колодцу фигуры. Отточенными за многие годы движениями отец Николай опустил ведро, зачерпнул воды, поднял его и поставил на край колодца. Тревожные предчувствия не проходили. Тогда он схватил ведро двумя руками и, подняв его над головой, обрушил на себя поток ледяной колодезной воды. Стало гораздо легче. Вода окончательно смыла терзающие душу предчувствия и напомнила о наличии бренного тела, страдающего от холода. Прислушиваясь к себе, отец Николай неодобрительно покачал головой и ещё раз повторил процедуру, снова окатив себя водой из колодца. Вот теперь можно встречать солнце утренней молитвой. Размеренным шагом он вернулся в тёплую келью.

Спустя

десять минут из дверей вышел одетый в простую чёрную рясу священник и направился в часовню, стоявшую неподалёку. Вся территория монастыря была огорожена старым кованым забором. От кого должен был защищать он церковное имущество, было трудно сказать — за десять лет, которые провёл здесь отец Николай в качестве настоятеля, к нему не приближалась ни одна живая душа. Он вообще был тут один, и подозревал, что о самом существовании этого монастыря знают далеко не все митрополиты. Десять лет назад, когда он принял сан священника, сам патриарх, получив его согласие, возложил на него эту, простую на первый взгляд, миссию — стать настоятелем монастыря вдали от городов, сёл, деревень и даже хуторов. Ближайшим местом, где можно было встретить людей, была дорога, находящаяся в двадцати километрах от его кельи. К ней он ходил раз в неделю, чтобы встретиться со старым немым монахом, который неизменно ждал его с провизией, одеждой и всем необходимым каждый понедельник на обочине. Получив список необходимого настоятелю-отшельнику, он сочувственно кивал, прощался и направлялся вдоль дороги, неизвестно куда и откуда ведущей. Всё остальное время отец Николай проводил в молитвах и одиночестве, осознавая весь груз ответственности, возложенной на его плечи. Настоятелем монастыря он стал в двадцать три года — невероятно для его лет. Патриарх руководствовался совсем не возрастом, когда лично вызвал его, никому не известного, к себе и предложил испытание, достойное и его веры, и возможностей. Через месяц оно закончится, и сюда приедёт новый настоятель. Но как долго тянется этот последний месяц, когда за спиной почти десять лет…

Поглощённый своими мыслями, отец Николай приоткрыл узенькую дверь в часовню, вошёл и осторожно притворил её за собой. За окнами рассвет уже торопился разогнать ночной сумрак, но внутрь сунуться не решался. Пришлось зажечь несколько больших, в руку толщиной, свечей. За десять лет внутреннее убранство так отпечаталось в памяти, что всё необходимое можно было сделать и с закрытыми, глазами, но сейчас хотелось света, больше света. Язычки пламени удлинились, засияли ярче и осветили всю часовню. Став в центр, настоятель опустился на колени и начал молча молиться.

С молитвы начинался каждый проведённый здесь день, казалось, и сегодня будет всё так же, как всегда. Только почему начало возвращаться чувство тревоги? Отец Николай молился усерднее, но беспокойство не проходило, напротив, оно стало усиливаться, пока не переросло в страх. Чего можно бояться в обычный, ни чем не примечательный день? Умом настоятель понимал — опасения не имеют под собой никаких причин. Сердце же предупреждало настойчиво и непреклонно. Тишина в часовне из умиротворяющего покоя превратилась в гнетущее безмолвие. Затишье перед бурей, не иначе.

Странный звук заставил вздрогнуть всем телом. Вот почему окружающее спокойствие кажется пугающим. Потому что тишина сгустилась не только в самой часовне, но и вокруг неё. Ни шелеста листвы, ни щебета утренних птах, ни скрипа деревьев, покачиваемых порывами ветра. Всё вокруг замерло. Даже на свечах пламя не решалось шелохнуться. Звук повторился. Отец Николай обвёл взглядом внутреннее убранство часовни. Никого. Мышей тут отродясь не водилось, если верить прошлому настоятелю, а причины не верить не было. Залетела какая-нибудь букашка? Внутреннее чувство, смешанное с беспокойством и страхом, говорило, что это первая капля из гигантского потока неприятностей, неумолимо несущегося на встречу его судьбе, и уже нет никакой возможности избежать с ним встречи. Звук опять ударился в барабанные перепонки, пронзая всё естество отца Николая. На этот раз направление на его источник удалось уловить. Тело с трудом поднялось с колен, отказываясь подчиняться напуганному разуму. Пришлось собрать в кулак всю оставшуюся силу воли, чтобы сделать несколько шагов и остановиться перед старой деревянной иконой, на которой был лик одного из святых князей. С края образа свесилась маленькая капелька, повисела и, оторвавшись, упала на деревянный пол, издав тот самый звук, так напугавший отца Николая. Не веря своим глазам, настоятель провёл пальцем по углу иконы и уставился на него. Затем развернулся и выбежал из часовни со всех ног. Предчувствия терзали не зря. Одна из икон начала мироточить. Надо немедленно сообщить патриарху. С этой мыслью настоятель монастыря вбежал в келью.

Вышел из кельи он уже в более приподнятом настроении. Всё-таки патриарх — очень мудрый человек. Отец Николай вдохнул полной грудью свежего утреннего воздуха и улыбнулся. Пусть улыбка и вышла немного натянутой, зато

послужила хорошим оружием против страха. И правда, чего это он так запаниковал? Как сказал патриарх, это наверняка сказались десять лет отшельничества. А икон, выделяющих миру не так уж и мало, что ж удивляться, если одна из них оказалась у такого хорошего настоятеля, как отец Николай? Это ли не знак, что слышит Бог все молитвы, годами читаемые отцом Николаем? Конечно знак! Значит надо продолжать служение. Остался месяц, и ему доверят…

С этими мыслями отец Николай подошёл к часовне. Постояв минуту, он распахнул дверь, вошёл внутрь и захлопнул её за собой. Застыв на пороге, не веря своим глазам, отец Николай, открыв рот, озирался по сторонам. Незримой волной его накрывал ужас. Тот самый ужас из всплывшего в памяти сна. Ноги подкосились, и он без сознания рухнул на пол.

Сознание возвращалось медленно, так, что отец Николай успел прочувствовать этот процесс в полной мере. Первое, что пришло вместе с рассудком, оказалось волной боли, пронзившей голову. Удариться затылком о пол, пусть и деревянный, не особенно приятно. Вместе с цветными звёздочками, пляшущими в закрытых глазах, пришло ощущение, что волосы на затылке мокрые. Возможно в крови. Отец Николай попробовал шевельнуть рукой, коснувшись пола. Пальцы дотронулись до влажного дерева. Холодок, пробежался по спине, сообщая о том, что и ряса под телом мокрая. Нет, если бы столько крови вытекло из раны на голове, пожалуй, очнуться не получилось бы. Настоятель попытался подняться. Слух вернулся осознанием гула в ушах, постепенно стихающего, превращающегося… Страх, потерянный вместе с сознанием ворвался в сердце священника. Немного пошатываясь, отец Николай открыл глаза и встал, оглядывая помещение. Сколько же он провалялся без сознания? Весь пол в часовне был мокрым. Солнце, бьющее в узкое окно, контрастно сочеталось со слабым шумом напоминающим начинающийся дождь. Только дождь этот шёл внутри здания, а не снаружи. Расширяющимися от ужаса глазами отец Николай смотрел на плачущие иконы. Они мироточили все. Для него, как для настоятеля этого монастыря, прекрасно знающего почему этот монастырь стоит вдали от населённых пунктов, почему никому, кроме него, не стоит тут находиться, и в чём заключается его миссия, ситуация показалась ужасающей. Необходимо срочно доложить патриарху. На этот раз усердие в молитвах совершенно ни при чём. На негнущихся ногах отец Николай повернулся к двери.

Каждый удар отозвался в душе нестерпимой болью, заставившей зажмуриться и прижать руку к сердцу. Постучали в дверь тихо, осторожно, даже жалобно, но при каждом ударе, казалось, по стенам пойдут трещины, и пол выскользнет испод ног. Чудом удалось не упасть в обморок снова. Не осознавая, что делает, отец Николай открыл дверь.

На пороге стоял старик в лохмотьях, когда-то бывших красной мантией, опирающийся на золотой резной посох с огромным бриллиантом на вершине.

— Здравствуйте, святой отец… — Старик прищурился. — Николай. — И поклонился.

Настоятель остолбенел, забыв даже про патриарха, к которому требовалось немедленно отправить послание во исполнение своей миссии. Пришелец мгновенно оценил состояние настоятеля, но в объяснения вдаваться не стал и без приглашения вошёл в часовню.

— Раз патриарх именно вам доверил наблюдение за этим местом, то вам должно быть известно о том, кто я такой, ну или как минимум, вы должны об этом догадываться, — говорил старик, надвигаясь на пятящегося священника. При этом седые грязные спутанные волосы на его голове разглаживались, борода становилась ухоженной, пыль слетела с лохмотьев сама собой, да и помятая, прорванная и стёртая в сотнях мест ткань превращалась из бурой тряпки в выглаженную роскошную красную мантию. — Будем считать, что вы так и сделали. Что тут происходит, вы видите, и значит причины, по которым я здесь оказался вам тоже ясны, так что оставьте меня здесь одного. Ваша миссия закончена. Закройте за собой дверь, если вас это не затруднит. И не вздумайте возвращаться, это будет самой большой ошибкой в вашей жизни и почти наверняка последней. — С этими словами он бесцеремонно отодвинул остолбеневшего священника в сторону и стал в центр часовни.

— Я должен доложить патриарху… — Начал, было, отец Николай, медленно отходя к двери.

— Ну, так действуйте! — Перебил его старец недовольным голосом. — Только ради всех святых, не мешайте!

Быстро прикрыв за собой дверь, отец Николай второй раз за сегодня со всех ног бросился бежать в келью.

Осмотрев внутреннее убранство часовни, Мерлин удивлённо уставился себе под ноги. Не то что бы влажный пол его как-то поразил, мироточащие иконы он видел и раньше. Его взволновал сам факт того, что он ещё ничего не сделал, а этим иконам уже давно было известно о предстоящем ужасе. Тяжело вздохнув, маг опустился на колени, ощущая, как холодок побежал по мгновенно впитавшей в себя миру мантии. Посох был уложен перед заклинателем. Расставив руки подобно распятью, Мерлин закрыл глаза и приступил к делу, за мысль о котором он грозился наложить на себя руки.