Дьявол просит правду
Шрифт:
— А кто он? — интересуюсь я у своего спасителя.
— Довольно известный в своих кругах террорист. И на самом деле принц, кстати. Но только не саудовский. Он откуда-то из Омана, это сейчас уточняется. Нехороших дел в его послужном списке — вагон и маленькая тележка! За ним уже давно спецслужбы охотятся — и в Европе, и в Азии, и даже за океаном. Но все никак не могли понять, где он прячется. Он то в Лондоне, то в Париже, то в Нью-Йорке, а потом — раз, и где-то в горах Афганистана! А теперь, видишь, дворец в пустыне устроил! Очень хитер! Так что тебе
— Да, он что-то в Лондоне на следующей неделе замышлял! Он мне сам говорил и оружие показывал!
— Разберемся, — коротко отвечает консул. — А ты срочно позвони своим, мать-то небось с ума сходит!
Так консул дипломатично дает мне понять, что дальнейшее развитие событий — не моего ума дела. Теперь мой долг — снова усыплять бдительность. Но на сей раз не коварного террориста, а собственной матушки. Которая в состоянии нервного срыва будет похуже любого Бен Ладена.
Набираю мамин сотовый.
Через секунду раздается вся гамма охов, ахов, вздохов, а также град упреков и возмущения: «Как ты могла?», «Я тебя предупреждала!», «Ты всегда была безалаберная и безответственная!»
— Мамуля, я лечу к тебе! Дома поговорим! — прерываю я материнский поток сознания.
И слышу, как на заднем плане радостно вопит мое чадо: «Ура, мама освободилась из плена и едет к нам!»
— Ты там не ела ничего немытого? — интересуется моя мама, накрывая на стол в своих уютных апартаментах в Бангкоке. — А то эти арабы, они такие нечистоплотные!
Мама есть мама.
— Мама, это был не просто араб, а целый принц!
— Ну и что? Принц или не принц, а фрукты они не моют!
Моя мама часто вредничает. Но все равно — у родителей я отдыхаю душой. Меня вкусно кормят и заботятся обо мне. Рядом с ними я всегда чувствую себя снова ребенком, а это очень приятное состояние. Можно капризничать.
Поэтому пока моя мама вредничает, я капризничаю. А дедушка и Лиза над нами смеются.
Моя дочь не отходит от меня ни на шаг. Чтобы я не делала, она крутится рядом. Наблюдая за ней, я убеждаюсь: с каждым годом она становится все больше похожа на своего папу. Но только внешне — лицом, «мастью», ужимками и телосложением. Лиза гораздо выше среднего для своего возраста роста. А вот характер у моей дочуры явно дедушкин. Что ж, с этим ее можно только поздравить!
Нам всем не хватает только Стаса. Особенно моей маме. Она каждый раз следит за часами, и как только в Москве наступает вечер (зимой бангкокское время опережает московское на 4 часа), настойчиво рекомендует мне позвонить мужу и проверить, что он делает.
Но я звоню Стасу строго в обед: во-первых, я ему доверяю, а во-вторых, мне самой как-то приятнее застать супруга, жующим котлету, чем расслабляющимся в компании неизвестно кого. Все равно проверить, с кем он на самом деле, я не смогу. Я далеко.
Но по вечерам Стас
Но я всегда строго в кругу семьи — с мамой, папой и дочкой. После принца новых приключений мне пока как-то не хочется.
Мама все никак не может успокоиться по поводу моего плена. По ее разумению, попала я в него исключительно по вине своей безответственной редакции, которая отправила меня одну в другую страну и никак не позаботилась о моей безопасности. Как-то раз за чаем она интересуется:
— Дочь, а почему ты работаешь в такой несерьезной прессе? Ты же хотела диссер писать по литературоведению! Я понимаю: диссер в ваше время — уже не престижно и не модно… Но пиши хотя бы в приличное место!
Тут мы с маман почти ругаемся: представления о том, что такое приличное место, у нас разные.
Папа неожиданно встает на мою сторону:
— Сейчас, увы, все очень условно. И так называемая «несерьезная» пресса может быть на деле куда актуальнее и лояльнее всяких пафосных имиджевых проектов. А потом издания подобного рода очень часто служат отличным трамплином в более компетентные информационные структуры. К журналистам из «народной» прессы сверху присматриваются, это было во все времена.
Эх, люблю я своего папочку!
Вот кто настоящий дипломат, и вот в кого удалась внученька! Мой папа всегда до последнего борется за консенсус. Чтобы все стороны были удовлетворены, не нарушали принципов мирного сосуществования и не развязывали холодную войну.
С мамой я, надо признать, частенько вступаю в перепалки, а вот с папой мы отлично понимаем друг друга. Он всегда трактует мои поступки верно и, в отличие от мамы, не пытается извратить их истинный смысл.
Мой папа стал мне не просто папой, а лучшим другом, в памятный момент посещения мною мавзолея на Красной площади.
Мне было года три. Отстояв в очереди полдня, мы с папой, наконец, вошли внутрь — и я наотрез отказалась поверить в то, что дедушка Ленин лежит на этой подставке мертвый! Во-первых, несмотря на малый возраст, я неоднократно слышала утверждение, что Ленин «живее всех живых». А во-вторых, я уже знала из детских сказок, что мертвого человека закапывают в землю. Тут по моей детской логике выходила неувязочка, и я преисполнилась уверенности, что дедушка Ленин просто заснул. И тут же на всю огромную очередь, которая кольцами обвивалась по зданию, терпеливо ожидая своего череда приблизиться к телу, громко заявила:
— Ну что же он спит, когда к нему столько людей в гости пришло? Это неприлично! Надо его разбудить, пусть встанет!
— Но он не встанет, — осторожно заметил мой растерявшийся родитель.
— Конечно, просто так не встанет, раз он такой соня, — согласилась я. — Его надо пощекотать! Тогда вскочит как миленький!
Преисполнившись энтузиазмом и воспользовавшись своим детским ростом, я неожиданно для всех прошмыгнула под бордовые бархатные поручни, преграждавшие доступ к святая святых, и рванула прямиком к вождю.