Дьяволица
Шрифт:
— Потом, потом… Когда свежий воздух очистит меня… Когда э т о г о не будет…
Она не хотела давать швейцару ящик, боясь, что он уронит, разобьет, боясь, что он догадается.
— Барыня, у вас волосы растрепались…
«Вот до чего я дошла, мне Марина делает замечание». Привычным движением, чуть взглянув в зеркало, оправила капризный завиток волос и на лифт, скорей на лифт.
Облегченно вздохнула: «Все-таки из квартиры вынесено»…
Но откуда такой безотчетный страх! Что случилось? Ничего особенного… Нет,
Мысль о полиции у нее явилась только на извозчике.
Глава третья РОКОВОЙ ИЗВОЗЧИК
— Куда прикажете?
— Ах, да… Я не сказала еще, куда ехать…
И машинально ответила:
— В Гостиный двор…
Ящик ей положили в ноги. Через ботинки и ботики ее ножки чувствовали холодное, мертвящее прикосновение трупа. Ей хотелось кричать, ей хотелось отшвырнуть ногой этот проклятый груз, ей хотелось самой выпрыгнуть из саней и побежать назад, домой к Тосе, к Вандочке, к Марине, которая как-то странно на нее поглядела, когда провожала к умывальнику, где она могла бы еще и еще мыть руки, оскверненные прикосновением к трупу, обагренные кровью…
Извозчик поравнялся с телеграфом.
— Стой! Я пошлю телеграмму мужу…
Зачем извозчику надо знать, кому она пошлет телеграмму? Она просто вслух произнесла свою мысль.
На телеграфе двадцать раз рвала голубенькие листочки телеграмм. Разорвет и скомкает, все недовольная редакцией. Наконец, кажется, хорошо:
«Приезжай немедленно, страшное несчастие. Лида».
Послала телеграмму, а сама медлит выходить. Боится. Противно вернуться опять к этому ящику.
Покупает десяток почтовых марок. Разговаривает с телеграфисткой. Но той некогда…
Собравшись с силами, выходит Лидия Львовна на улицу, ищет глазами извозчика.
— Барыня, куда прикажете?
— А где же ящик?
— Какой ящик?
— Да я с тобой приехала?
— Никак нет…
— А где же мой извозчик?
— Эгэ, барыня… он, видно, лататы задал… Да что у тебя в ящике-то было?
Ноги подкосились, язык не слушается.
— Да ты не бойся. Заяви полиции!.. Полиция найдет… Ты только расскажи ей, что у тебя в ящике…
— Да что тебе за дело, что в ящике… Игрушки для детей… — первый раз в жизни Лидия Львовна соврала так гениально просто.
И вдруг ей стало весело. Вдруг словно гора с плеч свалилась. Извозчик, услыхав, что ящике игрушки, расхохотался.
— Ну, коли игрушки, так и полиции заявлять нечего!
Лидия Львовна улыбалась и радостно думала:
— Боже! Благодарю тебя за то, что не допустил меня до греха…
Да, да, она замыслила большой грех: хотела в Гостином сойти с извозчика, незаметно выйти другим ходом, сесть на другого извозчика, а этого с проклятым ящиком оставить на произвол судьбы.
Провидение сделало
Лидия Львовна почувствовала себя помолодевшей лет на десять. И, вспомнив о муже, вернулась на телеграф.
— Барышня, ушла ли моя телеграмма?
Барышня с недоумением смотрит на хорошенькую, но назойливую посетительницу:
— Конечно, ушла!
— Как жаль! Придется писать другую.
И она послала мужу вторую телеграмму:
«Пошутила. Успокойся. Оставайся. Все благополучно. Целую, люблю. Лида».
Ну теперь надо ехать в Гостиный двор купить игрушек для деток и домой-домой.
Глава четвертая ТЯЖЕЛЫЙ ДУХ
Тосик устроил себе что-то вроде колпака из куска холстины, в которую был зашит ящик, надел колпак на голову и в таком виде бросился на звонок встречать маму.
Лидия Львовна едва не упала в обморок от неожиданности, когда увидала сынишку в этом головном уборе.
Не раздеваясь, она сорвала колпак, бросила его в топящийся камин; от сургуча пошел по комнатам тяжелый дух.
— Барыня, — звонил Георгий Петрович. — Насчет театра.
— Ах, да… Я обещала ему позвонить в четыре… Сегодня в оперетку… — вспомнила Лидия Львовна. — Ну что же… я очень рада.
Бежит к телефону, надо же забыться, развлечься. Хоть Георгий Петрович и надоел ей своими ухаживаниями, но сегодня она рада и ему.
«Какой странный Пьер, — он и не подозревает, что Георгий Петрович влюблен в меня, иначе разве поручил бы в свое отсутствие заботы о жене этому своему другу».
Иногда Лидии Львовне кажется, что Теремовский вовсе и не друг мужу, иногда кажется, что он ему даже недруг; был раньше другом, пока не стал ревновать Пьера к его Лидочке.
Но такой уж Пьер по натуре: доверчивый и милый, большой, ясноглазый ребенок.
За последние дни Лидия Львовна стала даже побаиваться ежедневных тет-а-тетов с Теремовским, но сегодня он нужен, важен, необходим. И вот она ему телефонирует:
— Конечно, вы заедете за мной к семи. Мы выпьем чаю и — в театр.
— О, я в восторге. Если бы вы знали, как я мучился, ожидая вашего звонка в четыре часа. Я ждал до пяти и, наконец, не вытерпел, позвонил сам. Слышу — вас нет дома.
Сознайтесь, вы совсем забыли о своем обещании.
— Меня задержали очень важные дела! — голос Лидии Львовны дрогнул, неприятное воспоминание кольнуло ее.
— Знаю я ваши дела… Гостиный двор?
— Да, Гостиный двор. Я ездила покупать детям иг-грушки! — Лидия Львовна оправилась от смущения и они с четверть часа проболтали с Теремовским о пустяках.
Дети так увлеклись привезенными мамой, но выданными за папины игрушками, что с трудом их к обеду дозвались. А после обеда, около шести, новая радость: пришел посыльный и подал им ящик.