Дьявольский коктейль (сборник)
Шрифт:
Конрад ждал меня в «Игуане». Он сидел в холле, и когда я появился, внимательно оглядел меня с головы до ног. Я был потным, пыльным и держал в руке сетку с фруктами.
– Господи, дорогуша, ты откуда? – спросил он.
– С прогулки верхом.
– Жаль, что камеры нет! – воскликнул он. – Выглядишь ты, как бродяга... Хорошо стоишь... свет сзади... ну и эти апельсины... Это надо будет как-то использовать в следующей картине. Жалко терять такой кадр.
– Ты рановато пришел, –
– Я подожду здесь... Мне все равно где.
– Лучше пойдем наверх. Мне надо переодеться.
Мы поднялись в номер, и он безошибочно выбрал самое удобное кресло.
– Хочешь наартйес? – предложил я.
– Предпочел бы мартини, дорогуша.
– Так закажи.
Он позвонил в бар, а когда ему принесли выпить, я был уже под душем. Потом я вытерся жестким полотенцем, надел трусы и увидел, что он курит чудовищную сигару. Атмосфера в комнате напоминала лондонский клуб. Конрад просматривал утренние газеты.
– Я уже читал это, – сказал он, – каково чувствовать себя героем?
– Не смеши меня.
Он сменил тему.
– Скажи, а почему ты вдруг решил поехать на эту премьеру? Ведь ты всегда отказывался от таких предложений.
– Мне нужно здесь кое-что сделать, – объяснил я и рассказал о лошадях Нериссы.
– Тогда я понял, дорогуша. Ну и как? Ты уже знаешь, в чем дело?
Я пожал плечами.
– Еще нет. И, боюсь, из этого вообще ничего не выйдет.
Я надел свежую рубашку.
– Завтра поеду на скачки в Гермистон, может, там замечу что-нибудь. Хотя думаю, что Аркнольд не тот человек, которого можно поймать на горячем.
Я надел штаны, носки и мокасины.
– А вы с Эваном что тут делаете?
– Кино, конечно. Что же еще?
– Что за кино?
Он собирается снимать какое-то занудство про слонов, он сам все придумал. Он уже работал над этим, когда его пригласили заканчивать «Человека в автомобиле». Снимали мы, как ты знаешь, в Испании, и в Африку немного запоздали. Мы уже давно должны были быть в заповеднике Крюгера.
Я тщательно причесался.
– Кто в главной роли?
– Дрейкс Годдар.
Я посмотрел на Конрада. Он саркастически улыбался.
– Годдар – это пластилин в руках Эвана. Он выполняет команды, как цирковая собачка.
– И все, наверное, довольны.
– Это такой мнительный тип, что ему каждые пять минут надо говорить, что он гений, а иначе он начинает рыдать и жаловаться, что его никто не любит.
– Он с вами?
– К счастью, нет. Он собирался, но в последний момент что-то там случилось. Так что он приедет, когда мы с Эваном найдем натуру.
Я положил щетку для волос и надел часы. Ключи, мелочь и носовой платок я сунул в задний карман.
– Ты видел ту сцену в машине, которую мы сняли в Испании?
– Нет, – ответил я. – Эван меня не пригласил.
– Это на него похоже. – Конрад допил мартини и уставился
– Еще бы, повторяли сто раз.
Он улыбнулся, но глаза не поднял.
Казалось, ему не хочется говорить на эту тему.
– Понимаешь, есть в ней что-то личное, это не просто актерская работа. – Он замолчал. Было заметно, что он тщательно подбирает слова. – Я старый циник, дорогуша, но эта сцена меня потрясла.
Я не ответил. Он поднял на меня взгляд:
– Обычно ты играешь иначе. Ну, а в этот раз...
Хо-хо...
Я закусил губу. Я чувствовал это во время съемок. Но думал, что никто не заметит.
– Ты думаешь, критики поймут?
– Может быть.
Я уставился на ковер. Я был страшно зол. Актер, который слишком вживается в свою роль, слишком глубоко в нее уходит, заставляет зрителя активно сопереживать и демонстрирует ему собственное я. Обнажение тела – вещь легкая, но пустить публику в душу, дать подойти к твоим убеждениям, проблемам и чувствам – это нечто иное.
Чтобы сыграть роль так правдиво, чтобы зритель до конца поверил актеру, может быть, впервые в жизни, понял самого себя, нужно не только как следует представлять то, что играешь, но и как бы признаться, что в действительности переживал что-то подобное. Человек, не склонный к эксгибиционизму, не склонен открывать свое внутреннее "я", но без этого настоящей игры не бывает.
Я не великий актер – популярный. Я давно уже понял, что если я однажды не решусь на такое, а это меня пугало, то так и останусь просто популярным. Я постоянно натыкался на барьер, не мог перейти рубеж. Но в автомобиле я отпустил вожжи, надеясь, что мое состояние смешается с состоянием героя.
Это случилось, наверное, из-за Эвана. Назло ему, а не чтобы порадовать. Есть граница, до которой режиссер может управлять актером, но тут я действовал сам.
– О чем задумался? – спросил Конрад.
– О том, что буду играть только в приключенческих фильмах. Как я и поступал до сих пор.
– Трусишь, дорогуша.
– Да нет.
Он стряхнул пепел с сигары.
– Ты еще удивишь публику.
– Не думаю.
Я прошелся по комнате, надел пиджак, сунул в карман бумажник и записную книжку.
– Пошли в бар.
Конрад послушно выбрался из кресла.
– От себя не убежишь.
– Ты не прав.
– Нет, дорогуша, я знаю, что говорю.
Назавтра в Гермистоне меня ожидал не только билет, обещанный Аркнольдом, но и молодой человек, который объяснил, что ему поручено проводить меня на ленч к председателю клуба.
Я пошел за ним и оказался в большой столовой, где за столом сидело, по меньшей мере, человек сто. Вся семья ван Хуренов, включая Джонатана, расположилась возле двери. Увидев меня, ван Хурен встал.