Дьявольский коктейль (сборник)
Шрифт:
Хаагнер тыкал пальцем в разную живность, но Эвана не интересовали ни хохлатые сойки, ни зеленые мартышки, ни гну, ни стада грациозных очаровательных антилоп. Его интересовали исключительно кровожадные твари вроде гиен, грифов и, в особенности, львы и гепарды, которые даже здесь встречаются крайне редко.
Больше всего он желал видеть «олифантов». Эван взял на вооружение это местное слово, оно нравилось ему, он повторял его на разные лады так, как будто сам его придумал. Когда Хаагнер показал нам лежащую на дороге слоновью кучу, восторгу Эвана не было границ. Он приказал
Хаагнер невозмутимо поставил машину так, чтобы Конраду было удобней снимать. Он не скрывал, что считает Эвана сумасшедшим, а я беззвучно хохотал, пока не разболелось горло. Будь слон рядом, Эван заставил бы его сделать дубль – еще две или даже три кучи. Для Эвана это было бы вполне нормальной вещью.
Эван с нескрываемым сожалением расставался с кучей, судя по всему, он размышлял над тем, как использовать ее наиболее символично. Конрад заявил, что мечтает о пиве, в ответ Хаагнер протянул руку и сказал: «Ондер-Саби», что оказалось названием кемпинга, как две капли воды похожего на предыдущие.
– Олифанты есть у реки Салии, – сообщил Хаагнер после короткой беседы с группой своих коллег. – Если мы поедем сейчас, мы сможем их увидеть.
Эван, разумеется, пожелал, чтобы мы поехали немедленно, так что пришлось расстаться с приятной прохладой.
– Сегодня жарко, – сказал Хаагнер. – Завтра будет еще жарче. Еще немного, и пойдет дождь. Тогда все будет зеленым.
– Нет, нет, – забеспокоился Эван. – Мне нужна именно засуха. Сожженная солнцем растительность. Я хочу, чтобы заповедник выглядел так, как сейчас – враждебным, бесплодным, агрессивным, страшным, злым и беспощадным.
Хаагнер ничего не понял. Он долго думал, а потом повторил:
– Через месяц будет дождь, и Парк станет зеленым. Очень много воды. Сейчас воды мало. Речки высохли. Олифанты ходят к большой реке, к Салии.
Мы проехали два километра, после чего остановились около просторной хижины на краю обширной долины. Под нами текла река Салия, и мы действительно увидели олифантов. Большая семья – папа, мама и детки, – весело плескались в воде. Родители поливали детей из хобота.
Место, где остановился Хаагнер, было специальной площадкой, поэтому он позволил нам выйти из машины. Мы с удовольствием размяли ноги и полезли в красный ящик. Потом Конрад держал в одной руке камеру, в другой – банку с пивом, а Эван, чрезвычайно возбужденный, пытался заразить нас своим энтузиазмом.
Я присел рядом с Хаагнером и распаковал бутерброды. Было не меньше тридцати пяти градусов в тени. Хаагнер предупредил Эвана, чтобы он далеко не уходил и не дразнил львов, но Эван был уверен, что с ним ничего не может случиться, и оказался прав. Он убедил Конрада пройти с ним метров сорок по направлению к реке, чтобы съемка была выразительней. Хаагнер беспокоился и кричал, чтоб они вернулись. Он сказал мне, что его непременно вышвырнут с работы, если он будет вести себя иначе.
Вскоре Конрад вернулся. Он заявил, что слышал, как в кустарнике рычало «неизвестно что».
– В заповеднике тысяча двести львов, – сказал Хаагнер. – Если хотят есть,
– Господи! – вздохнул Конрад. Видно было, что замысел Эвана с каждым часом нравится ему все меньше и меньше.
Через некоторое время пришел Эван, целый и невредимый. Хаагнер смотрел на него с ненавистью.
– На севере олифантов больше, – сказал он с нажимом, давая понять, что олифанты любят жить вне его района.
Эван немедленно успокоил его.
– Завтра. Завтра мы поедем на север и заночуем в кемпинге Сатара.
Несколько успокоенный, Хаагнер отвез нас в Скукузу. По дороге он хмуро указывал на каждое встречавшееся нам животное и называл его.
– Можно пересечь парк верхом? – спросил я. Хаагнер категорически затряс головой.
– Очень опасно. Опаснее, чем идти пешком... Хотя пешком тоже очень опасно, – добавил он, глядя на Эвана в упор. – Если автомобиль поломается, ждите, когда подъедет другой, и просите, чтобы сообщили о помощи на ближайшем кемпинге. Не выходите из машины. Не ходите по заповеднику пешком. Особенно ночью. Лучше ночевать в автомобиле.
Эван слушал его без всякого внимания. Он тут же указал на один из ближайших проселков. При въезде на него висела табличка «въезд воспрещен». Эван спросил Хаагнера, куда ведут эти дороги.
Одни к поселкам охранников, – ответил Хаагнер после долгой паузы. – Другие – к водопоям, противопожарным просекам. Это дороги для смотрителей. Не для гостей. Туда нельзя ездить.
Он смотрел на Эвана с подозрением.
– Нельзя, – добавил он. – Воспрещается.
– А почему?
– Площадь заповедника – тридцать тысяч квадратных километров. Можно заблудиться.
– У нас есть карта.
– Боковые дороги не обозначены на карте.
Эван, протестуя всем своим видом, уничтожал бутерброд за бутербродом. Покончив с ними, он открыл окно, чтобы выбросить полиэтиленовый пакет.
– Нельзя! – крикнул Хаагнер. Эван замер.
– Почему?
– Животное съест и подавится. Пленка убьет зверя.
– Ну, ладно, – буркнул Эван и передал пакет мне, чтобы я положил его в ящик. Но ящик был заперт, и я сунул пакет в карман. Через минуту Эван выбросил в окно остатки сандвича с сыром и помидорами.
– Нельзя кормить животных, – автоматически отреагировал Хаагнер.
– Почему? – в очередной раз спросил Эван.
– Не надо приучать животных к тому, что в автомобилях есть пища.
Этот аргумент сразил Эвана. Конрад подмигнул мне, а я сидел с каменным лицом и лопался от смеха.
В связи с тем что мы, к несчастью, встретили слона, который помахал нам ушами с расстояния, не превышающего длину крикетного молотка, мы вернулись в кемпинг перед самым закрытием. Несмотря на то что солнце быстро садилось, Эван и слышать не хотел о возвращении: он всюду видел великолепные аллегории и приказывал Конраду снимать километры пленки, каждый раз используя новые фильтры. Он хотел установить штатив на дороге, но Хаагнер возразил против этого таким наводящим страх голосом, что Эван вынужден был отказаться от своих намерений.