Дьявольский коктейль (сборник)

Фрэнсис Дик

– Олифант – это очень опасный зверь, – сказал Хаагнер, и Конрад торжественно поклялся, что нет такой силы, которая заставит его покинуть машину. Хаагнер утверждал, что если слон машет ушами, то это значит, что он чем-то рассержен, а поскольку он весит, по меньшей мере, семь тонн и стартует со скоростью около сорока километров в час, нам лучше улетучиться.

Однако Эван был убежден, что слон не посмеет напасть на таких выдающихся личностей, как Э. Пентлоу, режиссер, и Э. Линкольн, киноактер. Ему удалось убедить Конрада, но Хаагнер не снял ногу со сцепления.

Когда слон сделал шаг в нашу сторону, Хаагнер так рванул с места, что Конрад вместе с камерой очутился на полу.

Я помог ему подняться, а Эван высказал свои претензии Хаагнеру. Хаагнер, как видно, потерявший терпение, не менее энергично остановился, поставил вездеход на ручной тормоз и сказал:

– Хорошо. Подождем.

Слон вышел на шоссе. Он был в какой-то сотне метров от нас. Его уши развевались, как флаги.

Конрад посмотрел назад.

– Поехали, дорогуша, – сказал он самым ласковым тоном.

Хаагнер стиснул зубы. Слон припустил рысью. Это начинало действовать на нервы. Эван, наконец, сломался.

– Поехали! – закричал он. – Старина, разве ты не видишь, что он атакует?

У этого слона были очень красивые большие бивни. Хаагнер рванул, и слону досталась лишь туча пыли в морду.

– А что будет, если появится другой автомобиль? – спросил я. – Он же попадет прямо на эту разъяренную скотину.

Хаагнер покачал головой.

– Уже поздно. Все машины вернулись в кемпинг. А олифант сейчас уйдет в буш. На шоссе ему нечего делать.

Конрад посмотрел на часы.

– Как долго мы будем ехать? – спросил он.

– Если не будем останавливаться, – ответил Хаагнер, явно злорадствуя, – то полчаса.

– Но сейчас уже четверть седьмого, – забеспокоился Эван.

Хаагнер пожал плечами. Эван явно нервничал. Это вызвало улыбку на лице проводника, блаженную гримасу удовлетворения. Хаагнер включил фары и свернул на один из проселков. Через несколько минут мы оказались в деревушке, образованной современными домишками, садиками и уличными фонарями.

Мы с удивлением разглядывали ее. Типичный современный пригород, полный зелени и цветов, среди выжженных джунглей.

– Это поселок смотрителей, – объяснил Хаагнер. – Мой домик третий отсюда. Здесь живут и работают белые. Работники и смотрители банту живут в другом поселке.

– А львы? – спросил я. – Разве здесь безопасно?

Он усмехнулся.

– Вообще-то, да.

Мы уже свернули на шоссе.

– Ну, может быть, и не совсем безопасно, – сказал вдруг Хаагнер. – Ночью никто не отходит далеко. А львы редко заходят к людям... Кроме того, у нас хорошие ограды... Но однажды именно на этой дороге, между поселком и кемпингом, лев напал на молодого банту. Я хорошо знал этого парня. Его предупреждали, чтобы он не шлялся по ночам... Это было страшно.

– А львы часто нападают на людей? – спросил я. Мы остановились перед нашим рондавеле.

– Да нет. Очень редко. А если случается, то всегда на местных. Никогда на приезжих. В машине безопасно.

Он еще раз красноречиво поглядел на Эвана.

* * *

Перед

ужином я заказал разговор с Англией. Мне сказали, что придется подождать, но в десять я уже разговаривал с Кейт.

– Все в порядке, – сказала она. – Ребята шалят, как обычно. Я была вчера у Нериссы. Мы провели вместе целый день. Мы никуда не выходили, она страшно слаба. Но она не хотела меня отпускать. Мне удалось разузнать все. Но длилось это очень долго.

– Что она сказала?

Ты был прав. Она действительно сказала Дэну, что больна болезнью Ходжкина. Говорит, что сама еще не знала, что это такое, но ей показалось, что Дэн не воспринял это, как что-то особенное, он только сказал, что всегда считал, что это болезнь молодых.

– Если он знал это, – подумал я, – то он знал и много больше.

– Он прожил у нее десять дней, и за это время они подружились. Так сказала Нерисса. Перед его отъездом в Америку она сказала, что завещает ему своих лошадей. Еще она сказала ему, что часть своего состояния она разделила между несколькими друзьями, а ему, как единственному родственнику, завещает остальное.

– Счастливчик!

– Так вот... Несколько недель тому назад, в конце июля – начале августа он вновь приехал. Это было как раз тогда, когда ты снимался в Испании. Нерисса уже знала, что умирает, но не сказала ему об этом. Но она показала ему завещание, потому что оно его явно интересовало. Когда он прочитал завещание, он сказал, что желает ей прожить еще сто лет. И вообще он был чертовски мил.

– Вот лицемер!

– Ну, не знаю. В том, что ты придумал, есть огромное «но».

– А именно?

– Дэн не виноват в том, что лошади Нериссы последнее время проигрывают на скачках.

– Почему?

– Потому что, когда Нерисса сказала, что ее беспокоит эта история, именно Дэн посоветовал ей просить тебя разобраться во всем на месте.

– Не может быть! – воскликнул я.

– Говорю тебе, это была его идея.

– Тут сам черт ногу сломит.

– Если бы он комбинировал, то наверняка не стал бы давать такой совет, не так ли?

– Пожалуй, так.

– Не принимай все это близко к сердцу.

– Но других предположений у меня нет.

– Ничего не поделаешь. Да и незачем ей знать, что ее любимый племянник – дрянь.

– Пожалуй.

– И потом, если бы Дэну приспичило, он мог бы узнать все без всякого труда. Завещание постоянно лежит на столике в салоне. Как только я о нем заговорила, Нерисса дала его мне. Ее интересует реакция людей. Если хочешь, я скажу, что она завещала нам.

– Валяй, – сказал я без особого энтузиазма. Я продолжал думать о Дэне.

– Мы получим акции какой-то фирмы, которая называется «Ройд», она оставляет мне кулон с бриллиантом и кольца. Она показывала... Красота необыкновенная. Я сказала, что это слишком дорогой подарок. А она попросила меня примерить – хотела посмотреть, подойдут ли они мне. Она была так довольна... Я бы сказала, счастлива... Нет, я не смогу... Господи...