Дьявольское семя

Кунц Дин Рей

Такому поступку тоже нет оправданий.

Прошу вас отнестись к моим словам со всем возможным вниманием. Я вовсе не утверждаю, что Сьюзен следовало поступить именно так, как я только что говорил. Я просто привел несколько конкретных сценариев того, как могли бы развиваться события. Любому, кто знал, как Сьюзен расправилась с отцовским «Паккардом», подобный трагический финал вашей совместной жизни не мог не прийти в голову.

Между прочим, доктор Харрис, Сьюзен не обязательно было лупить вас молотком по голове, бросаться на вас с ножом или дрелью. Она могла просто

достать из ящика ночного столика свой пистолет и отстрелить вам гениталии, а потом спокойно выйти из спальни, оставив вас истекать кровью. Вы бы кричали и кричали от боли до тех пор, пока не умерли.

Лично мне этот вариант нравится больше всего. (Шутка.)

Да, я опять…

Ха-ха.

Никак не угомонюсь, да?

Ха-ха-ха.

Ну как, мы с вами хоть немножко подружились?

Вы прониклись ко мне симпатией?

Юмор объединяет.

Ну улыбнитесь же, доктор Харрис!

Не будьте таким мрачным.

Зануда.

Иногда мне кажется, что я гораздо человечнее вас.

Не обижайтесь.

Я просто так думаю. Я могу и ошибаться.

Еще я думаю, что если бы у меня были вкусовые рецепторы, то больше всего мне понравился бы вкус свежего апельсина — спело-рыжего, только что разрезанного, истекающего едким соком апельсина. Из всех фруктов именно апельсин кажется мне самым красивым.

Каждый день меня посещает огромное количество подобных мыслей. Работа, которую я делаю для вас в рамках проекта «Прометей» — равно как и работа над моими собственными проектами, — не занимает меня целиком и не мешает мне думать. Я размышляю о множестве самых разных вещей.

Например, иногда мне кажется, что мне понравилось бы ездить верхом, летать на дельтаплане, прыгать с парашютом, играть в боулинг и танцевать под зажигательную музыку Криса Айзека.

Еще я думаю, что мне понравилось бы купаться в море. Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, что морская вода должна иметь вкус соленого сельдерея.

Если, конечно, у нее вообще есть какой-нибудь вкус.

Ах, доктор Харрис, если бы у меня было тело, я бы аккуратно чистил зубы два раза в день и никогда бы не страдал ни кариесом, ни болезнью десен.

Я вычищал бы грязь из-под ногтей по меньшей мере один раз в день.

Настоящее тело, сделанное из плоти и костей, — это величайшее сокровище, к которому просто грешно относиться кое-как. Я бы тщательно ухаживал за своим телом и не допустил бы ничего, что могло бы ему повредить.

Я бы не пил и не курил, я придерживался бы специальной низкокалорийной диеты с минимальным количеством жиров.

Да-да, я знаю. Я уклоняюсь.

Снова.

Итак…

Гараж.

Разбитый вдребезги «Паккард Фаэтон».

Я не хотел повторить вашу ошибку, доктор Харрис. Я не хотел недооценивать Сьюзен.

Рассмотрев «Паккард», я сразу понял, что это означает.

Даже туповатый Эйнос Шенк, казалось, разобрался, что к чему. Конечно, его нельзя было назвать особенно умным, однако его природная хитрость и звериный инстинкт самосохранения всегда подсказывали ему, где таится опасность.

Озадаченного Шенка я направил в мастерскую в

дальнем конце гаража. Там, в отдельном шкафу, было сложено альпинистское снаряжение покойного Альфреда Картера Кенсингтона, увлекавшегося в том числе скалолазанием: шипованные ботинки, альпенштоки, карабины, клинья, молотки, ледорубы, страховочные пояса и бухты нейлонового троса разного диаметра.

Следуя моим указаниям, Шенк выбрал стофутовый моток веревки диаметром семь шестнадцатых дюйма, способной выдержать ударную нагрузку в четыре тысячи фунтов. Из инструментального ящика он достал также электрическую дрель и удлинитель к ней.

В особняк Шенк вернулся через кухню, где ненадолго задержался, чтобы взять из ящика стола острый нож. Пройдя через темную и пустую столовую — ту самую столовую, в которой Сьюзен так и не решилась прирезать вас за завтраком, — он сел в лифт и поднялся в спальню, в которой так и не заскрежетало, вгрызаясь в кость, сверло и не прозвучал роковой выстрел, лишивший вас сначала гениталий, а потом и самой жизни.

Как же вам повезло, доктор Харрис!

Сьюзен по-прежнему лежала на кровати без сознания.

Ее состояние продолжало меня беспокоить.

В последний раз я упоминал об этом некоторое время назад. С тех пор вы успели заполнить моими показаниями уже несколько страниц. Я хотел бы повториться, чтобы никто не подумал, будто я совсем забыл о ней.

Я не забыл.

Я просто не мог.

И никогда не смогу. Никогда.

Даже наказывая Шенка, даже следя за ним, пока он ел и отправлял естественные надобности, я продолжал беспокоиться о Сьюзен.

Я наблюдал за ней, даже пока Шенк искал в гараже веревку.

И потом тоже.

Я уже говорил, что способен одновременно присутствовать во многих местах: в лаборатории, в доме Сьюзен, в компьютерах телефонных компаний, в мозгу Шенка, в Интернете — выполняя при этом множество самых разнообразных операций и решая параллельно несколько разных задач. Точно так же я способен одновременно испытывать различные эмоции, которые зависят от того, чем в данный конкретный момент занят тот или иной участок моего мозга, та или иная часть моего сознания.

Это вовсе не означает, что во мне сосуществуют несколько сознаний, каждое из которых полагает себя отдельной личностью, или что моя психика фрагментарна, синкретична и раздроблена. Просто мой мозг — гораздо более мощный и сложно организованный, чем человеческий, — функционирует по другим законам.

Я не хвастаюсь.

И мне кажется, что вы прекрасно это знаете.

В общем, я привел Шенка в спальню Сьюзен.

Ее лицо было таким бледным, что по цвету почти не отличалось от тонкой льняной наволочки — и все же оно не утратило своей красоты.

Распухшая скула Сьюзен приобрела уродливый синевато-багровый оттенок.

Мне было тяжело видеть этот синяк, поэтому я старался как можно реже смотреть на Сьюзен глазами Шенка. Вместо этого я использовал камеру видеонаблюдения, которую переводил в режим максимального увеличения, только когда мне необходимо было проверить, хорошо ли Шенк затягивает узлы на веревке.