Дьяволы Фермана
Шрифт:
Лицо Араманти просветлело.
— Коллекционный предмет…
— Да. Именно так. Для данной конкретной группы он останется таковым лет эдак на тысячу.
— Что ж. — Сержант принял у меня микрочип. — Думаю, я найду этому применение.
— Отлично. — Араманти сунул вещицу в карман, и мы пожали друг другу руки.
— И еще раз огромное вам спасибо, — сказал я. — Вы даже не представляете, как помогли нам.
Мы с Бэйнбридж распростились с любезным сержантом, вышли за дверь и направились к выходу из участка.
— Нашла? Я видел, как ты изменила данные. Бэйнбридж
— Боддеккер, ты знаешь мое мнение. Я не уверена, что мы поступаем правильно.
— Только не заводись снова. Я тоже ни в чем не уверен.
— Ты же видел эту запись! Ты видел список! Его место в тюрьме!
— Однако он не там.
— Он преступник…
— Четкость восприятия, Бэйнбридж. Разве ты не слышала, что сказал Левин? Это его шанс реабилитироваться…
— Боддеккер, даже интенсивная переориентация не реабилитирует этого парня, Мак-Класки. Он неисправим. Все эти жуткие вещи — а ведь он всего лишь мальчишка. Семнадцать лет!
— Да. И ты тоже не древняя старуха…
— Не переводи стрелки, Боддеккер!
Я взял ее за руку и заставил остановиться.
— Ты хочешь, чтобы Пембрук-Холл остался на плаву к тому времени, как ты получишь диплом?
— Только вот этого не надо. Пембрук-Холл никуда не денется.
— Верно. Но в каком виде он будет существовать? Как сильное рекламное агентство? Или находясь на задворках, рекламируя песни в радиосетях и запуская свои ролики между врезками для нового альбома «С-П-Б»? Здесь большая разница, Бэйнбридж, и это действительно имеет значение. Ты знаешь, скольким людям пришлось покинуть агентство?
Она посмотрела на меня телячьими глазами.
— Обожаю, когда ты произносишь мое имя.
Я ощутил, как мое лицо против воли начинает кривиться. Невероятным усилием я совладал с собой.
— Бэйнбридж, мне нужна эта информация, — сказал я. — Все будет в порядке. Бэйнбридж, дай мне адрес.
Она вынула слэйт. Ее записи, стилизованные под рукописный текст, появились на экранчике.
— Он живет в Квинсе, — сказала Бэйнбридж мечтательно. Я выдернул слэйт у нее из рук.
— Квинс. Терпеть не могу преступников, которым удалось избежать наказания.
Мы юркнули в первый попавшийся вход в метро и вновь вышли на улицу уже в новых кварталах района Квинс. Здесь поднимались высотные здания, а длинные аллеи казались прямыми как стрелы. Бэйнбридж успела оправиться от своего возмущения и принялась жаловаться на голод. Я думаю, она хотела, чтобы наш ленч состоялся в ресторанчике с приглушенным светом и мягкой музыкой. А я мог предложить только ближайшую китайскую забегаловку, в которой мы перекусили рисовыми шариками и острым мясом. Впрочем, глядя на выражение лица Бэйнбридж, можно было подумать, что мы сидим в самом роскошном ресторане Нью-Йорка.
Затем мы поймали коляску, и она отвезла нас в более старую часть района. Кварталы здесь состояли из длинных рядов совершенно одинаковых домов, с двориками, украшенными искусственным дерном и камнями разнообразных форм. Время от времени нам встречались обшарпанные скелеты автомобилей и небольшие участки растительности — засаженные
— Как только люди могут здесь жить? — Бэйнбридж вздрогнула.
— Что ты имеешь в виду? — переспросил я. — Разве ты не знала о таких местах раньше?
— С какой стати?
— Тебе не преподавали ретроисторию в университете? Это поле битвы — расовой и экономической. Одно время таким был весь Нью-Йорк.
— О, — сказала она резко. — Да. Период Миграций. Я читала об этом.
Читала об этом, ха-ха! Разумеется, для нее это ничего не значило. Это не ей сравнялось семь лет, когда начался Период Миграций. Она не видела, как мир валится в хаос анархии. Отец не увозил ее в глушь Коннектикута и не учил наводить красную точку лазера на молочный пакет, наполненный песком. И не сопровождал обучение словами: «Представь, что это — бандит, напавший на твою маму». Ее отец не говорил, когда она попадала в мишень девять раз из десяти: «Молодец. Теперь, если со мной что-то случится, ты сумеешь защитить сестру и мать…»
Прежде чем я успел отогнать волну внезапно нахлынувших эмоций, коляска остановилась, и водитель сказал:
— Приехали.
Я велел ему подождать и вышел наружу. Бэйнбридж следовала за мной по пятам. Я обозрел дом из красного кирпича, как две капли воды похожий на клонов-близнецов, тянущихся до самого конца квартала. Мальчик лет десяти сидел перед домом среди разбросанных камней и пытался провести через завал игрушечный вездеход — из тех, что были широко разрекламированы «Маулдином и Крессом». Пацан азартно верещал, несомненно, сражаясь с тучей воображаемых врагов, и заметил чужого, лишь когда моя тень упала на землю прямо перед ним. Он вскинул глаза, испуганно уставившись на меня.
— Привет. Это дом Мак-Класки?
Глаза мальчика расширились от страха. У него были густые разлохмаченные волосы; ясные глаза блестели на пухлом лице. Он походил на Фермана не более, чем Ферман — на меня.
— Я ищу Фермана. — Никакой реакции. Потом я сообразил, что это не имя, а прозвище, которого здесь могли и не знать. — Э… Я хочу сказать… Френсиса.
Мальчонка схватил свой вездеход и прижал к груди.
— Фрэнка. Фрэнки.
Пацан вскочил на ноги и с воплями скрылся в доме.
— Начало хорошее, — заметила Бэйнбридж.
— А что я должен был сделать?
— Не подходить к странному ребенку и не заводить с ним беседу.
— Это тот дом?
Она показала мне запись в своем слэйте. Адрес правильный.
— Что ж, пойдем прямо к хозяину, — решил я.
Мы поднялись на четыре бетонные ступеньки и остановились на пороге. Я уже поднял руку, чтобы постучать, но Бэйнбридж остановила меня. Она указала на бронзовую пластинку, прикрепленную под дверным звонком. Я кивнул и нацелил палец На кнопку. Бэйнбридж снова остановила меня.