Дьяволы
Шрифт:
— Не нравится бельчатина? Сказал бы.
— Тысячу раз говорил!
— Мало. Все равно же ел.
Бальтазар стиснул зубы, с остатками беличьего мяса. Ел же, хоть и проклинал. Наблюдать за ее охотой было завораживающе: неподвижная, сосредоточенная, с искрящимися от дождя кудрями...
Он встряхнулся. Осознание, что без нее он бы умер от голода или бандитов, лишь подливало масла в огонь.
— Мы должны были добраться до камней.
— Можешь искать свой путь. Посмотрим, кто быстрее.
— Надо было свернуть налево!
—
— Да ты что! Сожженные деревни, трупы на поле боя... Как будто я этого не заметил, да. Если б свернули, уже были бы там!
Батист вынула травинку:
— Хватит цепляться за «единственный путь». Полжизни потратишь на панику, остальное — на возвраты. Знаешь свою проблему?
— В том, что я скован этой проклятой печатью... — он ядовито рыгнул, почесав ожог на запястье, — и моя жизнь это цепь унизительных отклонений от ненавистного маршрута?
— Боль оттого, что ты камень. Требуешь, чтобы мир гнулся, а сам объявляешь войну несогласным. — Она вдохнула воздух полной грудью. — Будь водой. Прими форму того, что есть, и используй, что плывет мимо.
Она ухмыльнулась, золотой зуб сверкнул, и на мгновение Бальтазар задумался: а что, если ее улыбку, которую он всегда принимал за насмешку, можно воспринять как игривый призыв? Что если все это время выбор толкования зависел лишь от него? И несмотря на вшей, голод и вполне оправданную ненависть к проклятой печати, он не смог сдержать ответной усмешки. Может, он уловил проблеск мира, где... можно видеть светлую сторону? Мира, где любая неудача это не катастрофа, а колкость не повод для мести. Мира, где можно отбросить тщеславие, педантичность и удушающее самолюбие, рискуя наравне с безумцами. Мира, где мужчина вроде него и женщина вроде...
— Чего? — она сузила глаза.
Он открыл рот, чтобы ответить.
— Стоять!
Они выскочили из кустов и выскользнули из-за деревьев, окружив со всех сторон. Солдаты с каменными лицами, натянутыми луками, копьями наготове. Возможно, Бальтазар заметил бы их раньше, не витай он в фантазиях о другой жизни. Возможно, Батист, не поощряй она его тщетные потуги. Но теперь было поздно. Она окинула солдат взглядом и видимо, поняв, что ни бой, ни бегство не сулят успеха, и одарив их победной улыбкой, медленно подняла руки.
Бальтазар упер руки в боки, уставился в небо и сквозь стиснутые зубы выдавил:
— Черт побери!
— Сержант... — Бальтазар прижался лицом к прутьям клетки. Он делал это так долго, что узор решетки, вероятно, навсегда отпечатался на его физиономии. Если он вообще когда-нибудь выберется.
— Сержант?.. — Голос дрожал между мольбой и раздражением, неожиданно обретя кокетливую нотку. — Минуточку внимания?
Тюремщик-бугай обернулся:
— Опять?
— Это недоразумение. Мы просто направлялись к мегалитам у Никшича...
— Вы друиды?
— Друиды? Нет.
Мужик пожал плечами:
— Друидство не во внешности, а в мыслях и вере.
— Ну... — Ответ оказался неожиданно проницательным. — В этом вы правы, но...
— Как и шпионаж.
— Шпионы? Нет. Шпионы? Мы? — Бальтазар залился нервным смехом. — Мы похожи на шпионов?
— Именно так и выглядел бы шпион, — сержант нашел слабость в аргументе, которую Бальтазар осознал, едва произнес слова.
— Я одно время была шпионкой, — вставила Батист.
Бальтазар уставился на нее. Она лежала на скамье в глубине камеры, шляпа на лице.
— Серьезно? — процедил он. — Сейчас?
— Во время кризиса престолонаследия в Саксонии. Но образ жизни не подошел. — Она сдвинула шляпу, хмурясь на паутину под потолком. — Одну личность поддерживать и то сложно.
Бальтазар и тюремщик молча переглянулись.
— Ну, она не врет, — пожал плечами бугай.
К счастью, дверь в подвал распахнулась, и вниз спустилась женщина. Маленькая, в сапфировом платье с эполетами и позолоченным нагрудником, золотые локоны убраны в жемчужную сетку. Вид генералиссимуса на свадьбе заклятого врага.
— Графиня Йованка! — тюремщик вскочил, вытянувшись. Бальтазар расцвел льстивой улыбкой. Наконец-то персона его уровня!
Графиня заглянула в клетку, будто разборчивый гурман, обнаруживший в пудинге отрезанный палец.
— И что у нас тут?
— Шпионы, полагаю. — Высокий, худой священник в головном уборе, почти касающемся потолка, сопровождал ее. Серебряное пятиспицевое колесо на груди указывало на высокий чин в Церкви Востока.
— Шпионы? Нет-нет, — Бальтазар, обреченный на бесконечное повторение диалога, затараторил. — Простые путники, направлялись к камням у Никшича...
— Вы не похожи на друида, — сказала графиня.
— Друид? Нет-нет-нет. — Его смешок угас в одиночестве. — Хотя... — Боже, что я несу? — Друидство не во внешности, а в мыслях... — Недели голода и унижений явно лишили его связной речи. — Но это, конечно, несущественно...
— Спасительница храни, — вздохнула Батист.
— Я дальше от друида, чем возможно! — пафосно заявил Бальтазар, пытаясь спасти лицо.
— Тогда зачем камни? — Священник сузил глаза, напомнив Бальтазару присяжных на его процессе. — Вы маг?
— Маг? — Бальтазар прикусил язык. Месяцы его таланты игнорировали, а теперь, когда наконец признали, приходилось отнекиваться. — Ха! Нет. Маг? Вовсе нет. Я — Бальтазар Шам Ивам Дракси, скромный... человек. Просто недоразумение...
— Значит, вас пригласили в мои владения? — Графиня приподняла брови, алые губы округлились. — Уверена, я бы помнила, как подписывала пропуск на столь длинное имя.
— Гм... возможно, признаю, не совсем приглашенные... — прочистил горло Бальтазар.