Дыханье последней любви

Николаец Виктория

Утром позвонила Геннадию Петровичу и сказала, что согласна поехать. В Штутберг для исследования. Его радости не было предела. Улетаю завтра.

Родителям позвонила и сказала, что и как есть на самом деле. Весь день старалась не думать об Игнате, что с ним и с кем он. Собрав вещи для поездки, упаковала оставшиеся вещи в коробки и попросила родителей забрать к себе. В этот дом я больше не вернусь никогда.

Сейчас сидя в зале ожидании посадки на свой рейс прощалась с Нилой. Ей сейчас и так нелегко, а тут я еще, но и, не попрощавшись, не могу.

–

Ты уверена, что стоит уезжать?
– в очередной раз спросила подруга, - Сколько бы ты не говорила, что сможешь вынести, все это ты уверена?
– хорошо, что мы говорили по телефону, так бы точно рыдали.

– Я уверена, что не смогу остаться здесь. Хочу, что бы он был счастлив и если для Игната счастье мое отсутствие в его жизни я это сделаю. Я слишком сильно его люблю. Но и терпеть такую боль не в состоянии. Не смогу больше знать, что с ним все в порядке, и что люблю до невозможности, знать, что... что он меня за это ненавидит. Я приеду через семь месяцев и мы увидимся, наверное останусь здесь, только решу все с жильем и работой, - диспетчер объявил посадку, - Нила, благодарна тебе за все, очень. И прошу, присмотри за ним ладно.

– Куда ж я денусь, - ответила она и повесила трубку.

Уже сидя в салоне самолета, слыша шум двигателей, по щеке прокатилась слеза. Я все смогу. Смогу забыть его и построить свою жизнь без него... счастливой.

Глава 2

Игнат

Год назад

Пару секунд назад на меня неслась машина по встречке, момент и чувствую обжигающую боль на лице. Мгновенье и вижу лица людей, кто-то что-то говорит, но я ничего не слышу. Только представляю лицо Камиллы, цепляюсь, за него пытаясь не кричать от боли.

Больница. Операция. Мое отражение в зеркале. Когда увидел, что от правой стороны лица почти ничего не осталось, испугался, так как никогда. Испугался не своего внешнего вида, а того что она может увидеть меня таким. Слабым, беспомощным и увечным. Глупо конечно думать, что с таким лицом Камилла будет со мной, но я надеялся. Ведь она моя жена, и ее люблю.

Когда очнулся в следующий раз, увидел возле себя заплаканную, уставшую и осунувшуюся Камиллу. Хотя куда уж худее и так почти ветром сдувает, сколько раз говорил, что есть нужно нормально, а она только целовала в ответ и говорила, что она не я и есть, постоянно не хочет. О, да. Я поесть люблю, много всего вкусного и не полезного, приготовленного только моей женой.

Моя куколка открыла глаза и с ужасом уставилась на меня. А мне от этого взгляда хреново стало, лучше бы вообще не приходила тогда, раз вздумала меня жалеть. Жена начала плакать и что-то говорить, а я и не слышал ничего. Не мог понять, почему она так смотрит на меня, с жалостью и еще с чем-то, что я понять не мог.

– Не хочу видеть тебя, пошла вон, - сказал я и увидел, как она вздрогнула от этих слов, лицо перекосило от боли и похоже обиды на меня. Встала и ушла, а я остался лежать в больничной палате и думать, как сделать, так что бы жизнь моей куколки не испортилась благодаря моему присутствию в ней.

По всему выходило, что никак. Я видел свое когда-то красивое лицо, а теперь это было, что-то с кусками кожи и порванных мышц и сам ненавидел свою внешность. Я теперь увечный, который будет пугать окружающих своими шрамами, и в первую очередь я буду пугать Камиллу.

Знаю

свою жену как себя и точно могу сказать, что из-за своей долбаной доброты она меня не бросит, будет жалеть. Как же он бедненький один останется, родители то мои давно умерли, а она одна и была у меня.

Камилла хотела детей. Очень. И я хотел. Мы крепко стояли на ногах, моя зарплата позволяла завести детей и что бы и Камилла не работала, но она на такое не согласна, сидеть дома в смысле, ей нужно работать. И я мог ее понять, это ее призвание лечить людей. Я-то в мед поступил только из-за Камиллы, что бы рядом быть всегда. Ревновал ко всем жутко. Вот и выучился. Только моя работа мне столько удовольствия не приносит как ей. Я делаю это на автомате, потому что так надо, надо соответствовать жене, надо быть самым лучшим, что бы она меня любила. А сейчас с такими дефектами я сомневаюсь, что смогу быть ей хорошей парой. И если ей так хочется детей, то боюсь представить, что мои дети будут стесняться своего отца или боятся из-за шрамов. Сам врач и прекрасно понимаю, что можно пластику сделать, но она мало чем поможет. Так что без вариантов, моей куколке нужен кто-то более подходящий, да и сомневаюсь я, что такого меня она сможет долго терпеть возле себя.

Она у меня красавица. Маленькая, миниатюрная брюнетка с пронзительно карими глазами, бледной кожей. Кукла, прекрасная кукла. Моя куколка. Когда она улыбается, весь мир становится для меня не важным, только она, ее радость, ее счастье имеют для меня значение.

А если я хочу чтобы она была счастлива надо исчезнуть из ее жизни.

***

10 месяцев назад.

Три проклятых месяца я пытался отдалиться от нее, а в итоге лишь мучил ее, и себя. Ненавижу себя за то, что сейчас на мне прыгала какая-то медсестра, я прекрасно помнил клятвы, которые мы дали, когда женились. Нашу свадьбу вообще можно назвать неординарной. Первое, у нас не было гостей, только два свидетеля. Второе, мы попросили вместо Мендельсона сыграть свадебный марш Вагнера, по моей просьбе. Просто под эту мелодию мы впервые поцеловались. Ну и третье мы изменили наши клятвы. Мы клялись любить друг друга и обещали не изменять, а если вдруг поймем, что любим кого-то другого сразу на развод. Не хотели предавать изменой, то прекрасное, что было между нами.

Сейчас буквально через минуту должна прийти Камилла, а на мне эта медсестра, имя которой я не помню. Камилла не простит мне измены, я это знал. Поэтому именно это делаю, изменяю своей жене.

После стольких операций шрамы мало изменились, да курс еще не закончен, но я теперь урод. На меня все смотрят с жалостью. Все, но только не Камилла.

За эти три месяца начал ненавидеть себя, за то, что не могу быть с ней, ее за то, что по-прежнему любит меня, ее чертову любовь за то, что в один прекрасный день могу ее потерять. Больше всего ненавидел себя за то, что делаю ей больно.

Все эти три месяца она приходила каждый день, приносила все вкусности, что я люблю. Смотрела на меня и пыталась поговорить, а я лишь молчал на все задаваемые вопросы и зло смотрел.

Бесила эта ее манера, быть доброй ко всем. Даже на людей, которые делали ей больно, она не злилась, и на меня она не злилась. Хоть раз взяла бы и накричала, побила меня, а нет. Правда теперь разговаривать и не пытается уже, просто принесет еду, посидит немного, а затем уходит домой.