Дыхание богов
Шрифт:
Прохладная женская рука тянет меня за собой. Иногда лучше не думать. Закрыв глаза, мы бежим среди кратеров, полных лавы. Я слышу чьи-то шаги. Значит, рядом бегут другие теонавты.
Тяжело топая, Медуза гонится за нами. Она взлетает, я слышу, как ее длинные крылья рассекают воздух за нашими спинами. Я решаюсь приоткрыть глаза и вижу наконец, что впереди. Прохладная рука, за которую я держусь, принадлежит Фредди Мейеру, превратившемуся в музу. Он тянет меня за собой, я держу за руку Мату Хари, а она – остальных. Мы все держимся за руки. Все поменялось местами: раньше слепым
Когда мы оказываемся у крутого склона, который ведет на красную территорию, Медуза прекращает погоню. Ее царство осталось наверху, она никогда не покидает его.
Мы скатываемся вниз, на маковое поле. Мы бежим, и никогда еще я не был так рад тому, что у меня есть ноги, уносящие меня все дальше, веки, поднимающиеся и опускающиеся, руки, которые я могу сжимать и разжимать.
Мы долго бежим и наконец останавливаемся. Нам уже не нужно держаться друг за друга. Я падаю в маковое поле, начинаю кататься по нему, с восторгом чувствуя движение каждого мускула. Я избежал худшего, я жив и могу двигаться.
Мы смотрим друг на друга, удивляясь тому, что живы. Значит, прошли не часы, недели или год. Всего несколько минут.
Я счастливо отделался.
– Ну что же, вот и все, – говорит Мата Хари. Сейчас эта фраза звучит как-то особенно.
– Спасибо, – говорю я.
Мое тело стремится обнять ее, но мой разум мешает. Я смотрю на остальных. На теонавтов, муз, на порхающую над нами херувимку.
Я начинаю понимать, как все было. Сморкмуха полетела за Фредди Мейером, и он забрался на гору, чтобы вытащить нас из западни. Мата Хари не бросила меня, а попыталась спасти поцелуем.
Херувимка взлетает выше, чтобы убедиться, что нам не угрожает опасность. Я протягиваю ей палец, и она садится на него.
– Спасибо и тебе, сморкмуха.
Услышав имя, которое ей не нравится, херувимка показывает мне длинный, как у бабочки, язык и улетает.
– Эй, сморкмуха, подожди!..
Она уже далеко. Я смотрю на своих друзей.
– Где Камилла Клодель? – вскрикиваю я. – Нужно вернуться за ней.
– Слишком опасно, – категорически возражает Жан де Лафонтен.
– Мы не можем бросить ее там. Нужно идти спасать ее! – повторяю я.
– Слишком поздно. Целовать нужно, пока еще можно спасти, – говорит Рауль.
– Он прав, – подтверждает Мельес. – Мата Хари спасла тебя, потому что действовала быстро. Камилла уже совершенно окаменела.
– Скульптор превратился в скульптуру – логичный конец, – говорит Рауль.
Мы смотрим вверх, туда, где начинается оранжевая территория.
– Все кончено, мы не сможем пройти дальше. Во всяком случае, я туда не вернусь.
Музы Мэрилин Монро и Фредди Мейер знаками показывают нам, что они больше не могут здесь оставаться. Помощь богам-ученикам имеет границы.
Мы изнурены, но нужно идти. Пора возвращаться в Олимпию.
Проходя под водопадом, я наслаждаюсь потоками холодной воды. Я хочу почувствовать жизнь в каждом квадратном миллиметре своего тела. Я понимаю теперь, как хорошо обладать настоящим телом, воспринимать окружающий мир всеми органами чувств, двигаться. Я сгибаю и разгибаю пальцы,
Я жалею деревья. Жалею камни. Внезапно я понимаю, что тысяча недомоганий в прошлой жизни были настоящим благословением. Приступы ревматизма, кариес, язва, даже воспаление лицевого нерва – ведь это были ощущения, сильные ощущения. Боль, которую я испытывал, означала, что я существую.
Все мое тело воспринимает окружающий мир, и мне кажется, что я впервые знакомлюсь с этой планетой, с космосом. Стоило натерпеться столько страху, испугаться, что навсегда останешься неподвижным, чтобы испытать счастье, почувствовать свободное биение жизни в собственном теле.
Чем выше поднимается душа, тем сильнее давление, которое она испытывает.
Душа поднимается? Надо же, я никогда не замечал, что в слове «ученик» скрыто значение «подниматься» [13] .
Ко мне подходит Мата Хари. Мокрая тога плотно облегает ее фигуру.
Я отмываюсь, тру себя, смываю пот, пыль и страх.
Откуда это чувство вины, которым пропитана моя кожа? Я чувствую вину за то, что не спас Эдмонда Уэллса и Жюля Верна. Когда я был ангелом, я не спас моих смертных подопечных – Игоря и Венеру. А еще раньше – Феликса Кербоза и моих друзей танатонавтов, погибших в той безумной экспедиции. Я чувствую себя виноватым во всех несчастьях, когда-либо случавшихся в мире, с начала времен и по сей день. Во всех войнах, где бы они ни происходили, есть и моя вина. Во всех несправедливостях, и даже в первородном грехе. Каин убивает Авеля. Ева ест яблоко. Это тоже из-за меня?
13
S'eleve – поднимается (фр.), l'eleve – ученик (фр.).
Даже Афродита – это моя вина. Разгром моего народа – моя вина.
Я подставляю голову под струи воды и задерживаю дыхание, пока легкие не начинают гореть.
Я думаю о своей матери, которая давно сказала мне: «Ты виноват». Как же она была права. Но она не сказала: «Ты ничего уже не исправишь». Она сказала: «Ты можешь это изменить». Она говорила тогда о беспорядке в моей комнате. Я неосторожно потянул свитер, который зацепился за край аквариума с красной рыбкой. Несчастная рыбка погибла.
«Ты виноват. Но ты можешь это изменить».
Я навел порядок в комнате и купил другую рыбку.
Можно ли купить новое человечество?
Я закрываю глаза. И снова открываю их. Мата Хари спокойно смотрит на меня. Она знает, что полуобнажена.
Она красива, смела, возможно, это самая прекрасная женщина, какую я когда-либо знал, если не считать Афродиту.
Похоже, вот в чем моя проблема. У меня неправильные желания.
Путаница.
Не так ли действует дьявол?
Жан де Лафонтен толкает меня.