Дыхание Голгофы

Барвенко Владимир Владимирович

empty-line/>

– Ленинградская военно-медицинская академия - это что-то! Как удалось-то из деревни?
– хитро блеснул глазами Чудов.

– Лапы не было. Нет у нас таких могучих родственников. Обычный вариант с золотой медалью. Ну, и ноги помогли.

– Это как?
– удивился майор.

– Бегал я быстро. А как раз накануне поступления — Чемпионат России выиграл по юношам и норматив кандидата в мастера спорта выполнил...Так прямиком и на ленточку в академии, товарищ майор.

– Слушай, Гавриил, и чего ты меня майор, да майор, полгода вместе служим. Пора бы уже

и Георгием величать. Мы ж почти ровесники, - попытался сократить дистанцию замполит.

– Хорошо, я подумаю, товарищ майор.

– Ну, спасибо, дорогой, за перспективу. А братца, похоже, ты вдохновил?
– достал сигареты Чудов. А я заметил:

– Курить бы не желательно...

– Понял, - вернул назад пачку майор. — Пришел старший брат в отпуск в форме, у пацана глаза от восторга заблестели.

– Да не только у него, у всех станичников...

– И станичниц, - весело подхватил майор.

– Казачек, - поправил я.
– Брат мой, Петр, на два года моложе. Все мореходкой грезил...

– А стал десантником, - уверенно заключил замполит.
– И тоже, наверное, медалист?

– А то. У нашего батьки не забалуешь. Для меня этот его выбор оказался неожиданным. Говорили в военкомате - в районе сосватали в десантуру. Ростом Петр повыше меня и собой покрепче. Боксом занимался. Фактурный парень. А сейчас, со слов родителей, вообще «шкаф». Начинал служить в Забайкалье. Потом перевели куда-то на восток. Все время в командировках. В прошлом году в отпуске, думал, состыкуемся. Обещал братец подогнать, не получилось. За весь Афган одно письмо от него. И то из Москвы, без обратного адреса. Жениться собирался, и так - обо всем и ни о чем. Где служит и в каком звании — ни слова. Только в Афгане его нет.

– Ну, не Афганом единым, - чему-то своему усмехнулся замполит и глянул в боковое окно.
– А чего ползем то?

– А как по-другому, товарищ майор? Мы же «прицепом за «Уралом». И пацанам - последний путь, - рассудил мой водитель Степа Калюжный.

– Это верно, последний...- согласился Чудов и все забылись в паузе.

Бежит дорога. Строй тополей у дороги сменяют ивы. А за ними, в глубине, обрызганные кустарником веселые лужайки. Чирикарская зеленка, предгорье, места прозрачные, манящие. Я вспомнил самый первый наказ командира:

– Никаких привалов и остановок по пути, - шаг в сторону и жди подарок...

Господи, как давно это было. Сколько событий... На ухабе очнулся Мохов. Повел безумным взглядом, тяжело вздохнул и опять ушел в себя. Я взял его руку, нащупал пульс. Удары частые, но ровные. «А, может, все обойдется?», - мелькнуло.

Кажется, пауза затянулась. Майор опять сделал попытку закурить, достал сигареты и тотчас спрятал. А я подумал - «черт возьми, за эти полгода я так близко с ними и не общался. Жора как Жора».

В заднем окне громоздится бронетранспортер сопровождения, а за ним, в ровном натруженном гуле, узкая лента шоссе, уныло. Мелькнул пост, за ним застава. Я вдруг ловлю себя на том, что очень скучаю по Гале. Последнее время письма от нее приходят все реже. Да и о чем писать — малышки нет. Раньше в конверте, в «ДП» к письму я находил рисунки дочери — нечто похожее на зверье: зайчики, слоники, медвежата, а там, где совсем уж не понятно кто есть кто, Галя подписывала: «Такой у нас волк. Он зубастый и злой». И, конечно, присылала фотографии

малышки... Их собралось много. Целый альбом. Тут я вдруг вспомнил, как долго искал в Ташкенте подарок Гале ко дню рождения. Хотелось что-то необыкновенное, яркое, пока вдруг в ювелирном не остановил мой взгляд медальон в форме сердечка, в золоте с рубинами — великолепное изделие восточных мастеров манило, звало к себе. Вещь оказалась безумно дорогой, но я как-то изловчился, купил. Что только не сделаешь для любимой женщины. А она сказала: «Гаврош, тебе он нужнее. Вставим сюда фото нашей девочки и она тебя будет беречь». А я заупрямился: «Не слишком ли роскошно... И чего страхи нагонять?! Меня Родина бережет». Но жена настояла. И с тех пор медальон с Маришкой всегда на груди. И, кажется, Бог милует.

Еще немного, еще чуть-чуть и наш Баграмчик тут как тут, - нарушает молчание мой водитель Степа, рязанский паренек. Вообще-то он балагур: когда мы одни, «без начальства», любит анекдотами «сорить». Из цикла народных. Я пронес этот его эмоциональный пассаж мимо себя, а Чудов буркнул:

– Хреново без курева.

И опять все погрузились в себя. А я вернулся к Гале. Не пишет, не хочет, видно, лишний раз бередить рану. Какие строчки без памяти о дочери? Наверное, мне все-таки легче. Я спрятал свою душу здесь, в Афгане. А на чужой крови и своя рана терпимее. А у нее шок в развитии. От одиночества, от пустоты, от деталей квартиры, даже запахов. «Я, Гаврош, нечаянно распашонку Маришкину нашла, в белье затерялась. Розовенькая такая, с рюшечками. Еще, знаешь, младенческим пахнет... Всю ночь ревела. Ну за что, а? За что...» - вспомнились строки и память торопливо, уколами восстанавливает совсем недавнее прошлое... Мой экстренный вызов в Союз по телеграмме... (И надо же было лететь бортом с «грузом 200»). Ну, нелепость какая-то, глупость. Играла девчушка на детской площадке, упала, ударилась головой и ножку поранила. И все. И травмы, казалось, пустяковые. И вдруг страшный приговор — гематома мозга, лобной части. Сепсис. Кажется, тесть поставил на ноги всю «передовую Советскую медицину». Лучшие импортные лекарства, профессура... Только в итоге — паралич... А дальше чудовищная процедура погребения ребенка...

Чудов поворачивается ко мне и я читаю на его лице нетерпение на грани отчаяния.

– Курите, но только в окошко, - разрешаю я.

– Вы великодушны, боярин...

Замполит закуривает и добросовестно сбрасывает дымок в окошко. Он весь в процессе, а меня память опять тычет в прошлое. Благо, теперь в юность. И встает лето, Москва, Казанский вокзал. Я в очереди у билетных касс. Я - курсант, еду домой на каникулы из Питера. А по пути на несколько дней останавливаюсь погостить у тети Нади, материной сестры. Она одинока и каждый мой приезд для нее праздник. Тетя Надя работает в крупной строительной организации ведущим специалистом и к встрече с племянником приготовила целую серию театральных сюрпризов. Просто у нее есть возможность доставать билеты на самые звездные спектакли. В Ленком, театр на Таганке, в Большой... И мы каждый вечер на просмотре.

– Настоящий офицер, а тем более врач, должен быть еще и культурно образованным человеком. Могу привести тебе сколько угодно примеров из отечественной истории, — наказывала она.

– Да я не против, тетя Надя, - весело соглашался я. — Всегда готов отдать должное Мельпомене.

– Ты еще и слова знаешь такие, станичник...

А к последнему курсу это уже стало традицией. Правда, однажды тетя призналась, что заядлой театралкой становится только в дни моего пребывания. И некогда ей, и устает. И в тот памятный приезд все было так. Три вечера в Москве, три спектакля. Последний в Ленкоме... И вот я на вокзале стою в длинной очереди у билетных касс, изнываю от духоты — лето, все тянутся на юг. Жду. Лезу в карман за платком и слышу девичий голос: