Дыхание Голгофы

Барвенко Владимир Владимирович

– Да, - соглашается Калюжный и переводит тему.
– Я вам жгут наложил выше колена. Тут у ребят взял ИПП с бинтами и ватой. Упаковал вашу ножку. А сумка с лекарствами сгорела в УАЗе. Вот товарищ майор помог ногу бинтовать, пока вы в отключке были...

– Да все путем, боярин, - бодренько подхватывает Чудов.
– Вот и подмога нам подоспела из сто восьмого полка ВДВ.

Вместо майора появляется человек в камуфляже.

–

Потерпи, капитан, мы перенесем тебя в наш транспорт. Ты для кузова не годишься.
– Он поворачивается к майору.
– А вы грузитесь, грузитесь в «Урал».

– Да уже утрамбовались, - мрачно роняет Чудов. Он достает из бокового кармана кителя плоскую фляжку, открывает и подносит к моим губам.
– Хлебни на дорожку — это коньяк.

– Сколько звезд?
– бодрюсь я.

– Ожил, шутник. Я меньше пяти не пью.

Перенесли меня легко. Боль была тупой, неопределенной. А по ходу движения, только нога и мешала. Какой-то чужой, мокрый от крови чурбак лежал рядом. И еще подташнивало. «Так всегда бывает от потери крови», - подумал я.

<p align="center">

<p align="center">

2

В госпитале в Баграме, мой однокашник по академии хирург Саша Львов сразу сунул меня под капельницу, и наколов еще и наркотиками, принялся осматривать рану. На его лобастом лице, особенно на залысинах выступила испарина, но Сашка пытался бодриться, отпуская какие-то скабрезные штучки, которые, впрочем, вязли в горячечном тумане. И хотя я понимал, что с ногой у меня не просто хреново, а очень хреново, но остроты не чувствовал.

– Жить будешь, старик. Это главное, - наконец патетически заключил Львов, а я с трудом сглотнув тошнотворный ком, подхватил:

– … только без ноги.

– Я этого не сказал. Поборемся, старина. Кость раздроблена и сустав поврежден. Ножку придется собирать и, полагаю, ювелирно. Но тебе повезло. Сейчас готовится борт в Ташкент.

– Эт нашему Чудову повезло, как по заказу, - пробормотал я.

– Какой еще Чудов? – не понял Саша.

– Да замполит наш в отпуск ехал. Я раненых к тебе вез. Вот ему и повезло.

– Нашел, о чем думать. В Ташкенте кудесники творят чудеса. Ты же знаешь. Я пока, друже, сделаю, что смогу, ну, а дальше с Богом…

Перелет не помню. Ничего не помню. Очнулся в палате. Нога задрана на привязи. И все от верха и до низу в металлической конструкции. Не лапа, а Эйфелева башня. Возле меня хлопочет вся в белом восточная красавица. И еще и улыбается

мне эта Шахерезада дерзко.

– Где я?! – кричу я.

– В госпитале миленький, в госпитале, - отвечает дева и прижимает пальчик к моим губам. – Не так громко, ладно?

– Громко, почему громко? – ни черта не пойму. – Что со мной?

– Сейчас уже все хорошо. Вам шесть часов операцию делали, ножку поправляли. Будете теперь плясать, - весело поблескивают глаза этой Шахерезады. – Только говорите, пожалуйста, тише.

– Может, я еще сплю. У меня как будто вата в ушах, - вслух сомневаюсь я.

– Да нет, слова Богу проснулись. Так что все самое страшное позади. Что-нибудь хотите?

– Еще не понял, что мне надо, - с трудом выдавливаю я из себя и осознаю, наконец, явь. – Сколько я здесь?

– Не знаю. Я только из отпуска вышла и заступила вот. А для вас так важно, сколько вы здесь? – лукаво блестят глаза у девицы.

– Да нет, наверное, не важно, - как-то обреченно соглашаюсь я. В самом деле, какая мне разница, когда я сюда попал? Меня, похоже, из могилы вытащили, а я тут справки навожу, - занервничал я и машинально потянул руку к груди. Медальона не было.

– Что-нибудь случилось, - сразу заметила мое беспокойство сестричка.

– Нет медальона. Памятная вещь, ну как талисман. С фотографией дочери… Она умерла. А я вот живой…

– А в описи ваших вещей его не было. Я, конечно, скажу главному…

– Не надо. Наверное, она сняла с меня медальон, чтоб я остался жив…

– Наверное, - согласилась со мной эта очаровашка, странно так взглянув на меня. – Ну, если что-нибудь захотите черкнуть близким,

я помогу написать.

«Какое письмо, о чем?» – с ужасом думаю я, переводя взгляд на металлическое изваяние вОкруг ноги. А вслух говорю: – Спасибо, пока нет. Чего пугать-то своих?

– Ну, и правильно. Немножко поправитесь и напишем, - соглашается девушка.

– А вы хорошо говорите, без акцента, - слегка пожевав паузу, нахожусь я.

– Так у меня мама русская. Я, это, – метиска. А папа тоже военный. И тоже там, ну откуда вы. А меня Эмма зовут, а как вас - я знаю. Главный доктор всем наказал, чтоб проявляли о вас заботу.

– Странно. Мне? Заботу?