Дыхание Голгофы
Шрифт:
Повисло молчание, так мы его и донесли до моего дома.
На пороге в форменных офицерских брюках и маечке-тельняшке восседал мой младший брат Федор, курил. Кажется, я предстал перед ним неожиданно. Он какое-то время ошалело бегал по мне глазами, потом, отшвырнув окурок, бросился на шею.
– Гаврюшка, братуха, живой, - тыкал он в мою щеку свой влажный нос. – И я живой, живой…
Брат Федор повыше меня – в плечах косая сажень. Лапищи-тиски. Так просто из них не выберешься. Наконец отпустил. Он опять присел на
– Ты сядь пока, сядь. Значит так, мать прибаливает, сердечко. Ты ее не грузи особо о своем ранении и вообще. Ты отцу вот в телефонном разговоре намекнул, что у тебя какие-то там нелады в семье.
– Развожусь… - прервал я его, присаживаясь.
– И когда мы с тобой, братуха, в последний раз вот так на порожках сидели?! – Он обнял меня за плечи. – О проблемах с Галинкой, о разводе тоже не слова. Чеши, что все путем там у вас. Бате потом втихую скажешь.
– Федор прогнал ладонь по ежику волос. – А чего это ты с ней разводишься? У вас, вроде, любовь-морковь и все такое. Вот дождалась тебя с войны. Ты на ногах, чего ей надо? Костыля твоего по горбяке?
Я улыбнулся себе. Вспомнил. Мы никогда с братом не ссорились. С самого детства он уважал меня. И мое слово, как и отцово, было для него законом. Но сейчас, под его крепкой рукой, я почувствовал себя слабым – просто перед глазами возникла Галя.
– Вот такая получилась любовь-морковь, - едва проронил я. – Как в анекдоте: вернулся муж из командировки и застал жену с любовником.
– Да ты что?! Вот б… И прямо внаглую, - вытаращил глаза брат.
– Наглее не придумаешь. Беременная от него.
– Я б сразу в рог. Ну и дела. В общем, обо всем этом молчок. Если спросят, почему без Галинки, придумай что-нибудь.
– А тут и придумывать нечего. Некогда ей. Она теперь главный врач городской больницы. Только приняла хозяйство.
– Ну а этот полюбовник-то кто? Бугор какой-нибудь? – спросил Федор и вновь сунул в губы сигарету, закурил.
– Ученый. Профессор медицины. Какое-то там светило.
Тут на пороге появилась девушка, маленькая, тоненькая, почти подросток, с русой косой на груди. Повела стрелочками бровей и в большущих, васильковых глазах вспыхнуло любопытство.
– Ой, извините.
– Это жена моя, Варя, - сказал Федор и ей, супруге своей, улыбнувшись. – Познакомься, это мой братуха Гавриил.
Я поднялся и подал руку. Девушка откровенно засмущалась, бросила виноватый взгляд на мужа, и сказала, едва касаясь меня теплой ладошкой.
– Федя о вас рассказывал. А в жизни вы лучше, чем на фотографиях.
– В жизни все лучше, - буркнул Федор. И ей, жене: – ты пока там никому не говори, что Гавриил приехал. Мы вместе зайдем.
– Мама к столу приглашает, - уже в дверях сказала девушка.
– Ну ты, братец, попал к столу, прямо как по расписанию, - прокомментировал приглашение Федор.
–
– Случай. Как у тебя с Галкой. В одном купе из Москвы ехали. Ну, глаз я на девушку положил. Тронула душу. Разговорились. Воронежская. Ездила в Москву, хотелось ей поваром устроиться в какой-нибудь приличный ресторан. Она торгово-кулинарное училище закончила. Какие-то там родственники в столице. Но испугалась. Куда не сунется, везде мужики пристают. А девушка она честная. В общем, полночи толковали в тамбуре про жизнь. Ну, я и решился. Сошел следом за ней в Воронеже и потащил жениться. Уговорили в ЗАГСе начальство. Показал документы, срочно, мол, командировка к черту на рога. Пожените нас, люди… Расписали. Я б может и не решился, но убедила меня дева, что не тронутая. И я рискнул. Посидели в кафешке, шампанского выпили. Сирота она. У тетки воспитывалась. Ну а брачная ночь - в гостинице.
– Ну, и как риск? Благородное дело? – рассмеялся я.
– Так точно. Честная девчонка. Факт. Девятнадцать лет исполнилось. Такое нынче редкость. Да нишняк, братуха. А пироги шьет, пальчики оближешь! Счас оценишь.
– Значит, ты в отпуске. Домой ехал и заодно прибомбил дивчину и на показ, да? – все так же весело предположил я.
– Они еще не знают. За столом объявим, что расписались. – У Федора самодовольно поблескивали глаза. – Я думаю, они простят, что без благословения, учитывая специфику моей работы… Какой отпуск, брат?! До очередного вызова. Спецназ, сам понимаешь, он и в Африке спецназ. Блюдем интересы державы.
– Нравится?
– У нас не спрашивают. Приказ. Нравится не нравится, спи моя красавица, - шлепнул он меня по коленке. – Пока Бог милует. Хотя пацанов теряем. Пуля ж – дура. Ладно, капитан, пошли в дом стариков радовать.
Федор выплюнул недокуренную сигарету, встал и толкнул дверь.
– Ну, ты меня понял. О своих проблемах ни-ни…
– Гаврюша, сынок?! – шагнул мне навстречу отец, а следом за ним и мама. Обнялись, отец прижался колючей щекой и я почувствовал слезу. – Так неожиданно, сынок.
А сзади мама: «Пусти меня, Алексей, за тобой не успеешь», - взмолилась она.
Я обнял и мать и сердце тронула боль – она стала как-будто меньше ростом, такая маленькая, ломкая. Кажется, ее сотрясали мелкие судороги плача.
– Мама, мамочка моя, я тебе как врач запрещаю волноваться, - пытался я обуздать этот сгусток тяжелой энергии в потоке материнской любви… И не мог.
… Раз в год, вот уж на протяжении скольких лет, я навещал своих родителей Алексея Петровича и Евдокию Ивановну и каждый раз не переставал удивляться их энергии и оптимизму. И внешне они всегда казались для меня постоянны – не трогало их время. И только сейчас, впервые, я сердцем почувствовал перемены. Отец большой, сильный человек с какой-то особенной руководящей статью в осанке, за минувший год заметно огруз, как-то даже стал меньше ростом, поскучнел, а мама и вовсе похудела, на лице, под глазами залегли морщины. А ведь ей еще далеко до шестидесяти. Они как-то единым тандемом прильнули ко мне и я чувствовал ползущий к горлу ком. Ситуацию разрядил брат Федор. Он возник неожиданно в парадке с наградами. Капитанские погоны, два ордена Красной звезды, россыпь медалей. Он сказал, нарочито сердясь: