Дыхание осени
Шрифт:
Поцелуй усмиряет мое недовольство прозвищем. У других солнышки, рыбки, а я… как на грани фантастики…
— Ты беременна.
— Что?
— Ты ждешь ребенка.
— Что?!
— Я стану папой.
И до меня, наконец-то доходит! Прокладки, которые я последний раз доставала из тумбочки месяца два назад, бессонница, если бы не отвары, плохое настроение по утрам, беспричинные страхи, тошнота на погоду…
Я не спрашиваю, рад ли он, потому что и в своих ощущениях не могу разобраться. Вышла замуж за незнакомца, первой влюбилась в него, забеременела, не спросив о его планах… Я все делаю прежде
Он готов?
Если что, помогу. Я готова.
Перекатываюсь к мужу под бок, и все равно, если он против, если злится, если не хочет ребенка. Я сама не в восторге от родов и девяти месяцев тошноты. Хотя мне уже меньше… А сколько? Хм, забавно, маленький человечек во мне, и когда-то он скажет первое слово. Позовет меня или папу? Вот бы был похож на него! Такой же удивительный и красивый… А не верится, что мы вдвоем совершили настоящее чудо. Что значит боль? Не она важна, а твое отношение к ней. Давно где-то вычитала, что если бы рожал воин-мужчина, он бы скончался от болевого шока, а я выдержу. Ради маленького незнакомца, который, не спрашивая позволения, войдет в этот мир, и ради бывшего незнакомца, которого обожаю.
— Завтра я отвезу тебя в клинику, — говорит Яр, приобняв меня.
Делаю вид, что не слышу его тяжелого вздоха. Послушно киваю. Внимаю нотациям: быть осторожной, есть много, гулять, не носить больше тяжести. Можно подумать, я у него здесь грузчиком подрабатываю! Но киваю, киваю, и вижу, что он наконец расслабляется.
— Я соскучилась.
Медленно, он ведь предупреждал: никаких резких движений, я закидываю ногу на его бедро. А потом мы уплываем за чувственный горизонт, прочь из комнаты сомнений и страхов! Я почти разбиваюсь о скалы, когда у Яра сносит крышу от нашей медленной скорости. Все берет в свои руки. На спину? Я не против. Держаться за него? Ногами, руками, губами… Больно? Нет, пожалуйста, продолжай! Еще! Новый заплыв? Конечно, я — за! Теперь я верю, что он меня тоже ждал… Не позволю ему отстраниться, а если попробует… Вот так… у него на груди удобно…
Он — мой.
И внутри меня — часть него.
Не отпущу их обоих.
Жаль, что не успела сделать подарок ко дню рожденья. Спи, мой хищник, спи, мой хороший, я буду беречь твой сон. Никому не отдам, даже собственным страхам.
А меня морозит всю ночь. Кручусь с боку на бок, вздыхаю безудержно, как древняя старуха, рассматривая молодые фотографии, и держу Яра. За руку, прикосновением, взглядом. Черты его лица расслабила ночь, но он нравится мне любым. Строгим. Когда улыбается. Когда думает о своем. Когда я отражаюсь в его глазах. Когда словно выискивает себя в моем взгляде.
Утро врывается с головной болью и зеленым чаем, сваренным для меня моим мужем. Поехать в клинику? Не возражаю. Выбирает мне юбку и блузу, достает плащ — надеваю. Да, именно их и хотела. Удобно, тепло, нет, ветер не продувает. В машине переплетает пальцы с моими. И как мне может быть холодно? Вот чудак! Улыбаюсь ему, ловлю улыбку в ответ, и давлю плохое предчувствие.
Доктор, который нас встретил, обходительный, милый, его легко можно представить в женихах поварихи. Собственно, что-то у них намечается, и я мысленно желаю отношениям слаженности и удачи. Очень жаль, что ведущим
— Алексей, — представляется важно, а глазки по мне так и бегают.
Невысокий, чуть полноватый, с залысинами, взгляды липкие, сальные — жаль медсестер.
— Все нормально? — замечает заминку Яр.
Нет! Не хочу! Уведи меня!
Но послушно переступаю через порог, мелькает ассоциация, что так идет животное на заклание. Ну да, самое время себя напугать! Испортить всем день, закатить истерику, достать платок в клетку и разрыдаться… У Яра работа, он мог бы не ехать со мной, а я здесь фокусы показываю, самой от себя противно.
— Ну а вы что же? — врач приглашает Яра.
Тот садится на стул, пока я и врач суетимся за ширмой.
— Мы расскажем всю правду, — подмигивает мне врач и буравит жадными глазками. — Муж ведь должен узнать о ребеночке все, правда, мамочка?
Куском льда застываю. Морщусь от отвращения.
— Вот и все, — улыбается врач, обнажая кроличьи зубы.
Я даю себе слово, что не буду рожать у него, уступлю очередь какой-нибудь второй леди. Я — пас. Лучше в поле, как раньше колхозницы, лучше в сельской клинике, у практиканта, лучше в своем городке, где у всех дипломы куплены. Но не здесь. Не у этого сального борова. Даже видеть противно, как он важно откидывается в скрипучем кресле, как черкает на тетрадном листке обгрызенной шариковой ручкой. Так и ждешь, что вот-вот хрюкнет.
— Наблюдать буду я… — растягивает слова.
Черта с два!
Яр сжимает мои пальцы, мол, обсудим наедине.
— Все пока хорошо, впрочем, осложнения могут проявиться позже…
Утешил! Прочь… прочь…
— Срок небольшой, будем смотреть, а так… три недельки… Ага, вот выпишу витаминчики… и свежий воздух… побольше, а то вон какая вы бледненькая…
Голова разрывается, в ушах противно шелестит вата.
— Какой… — горло саднит, будто на завтрак сгрызла кусок наждачной бумаги — … у меня… срок?..
Рука Яра меня отпускает.
— Три недели, дорогая мамочка! Три! — расплывается врач в счастливой улыбке. — Поздравляю вас и папашу!
— Благодарим вас. — Яр под локоть выводит меня из кабинета. Делаю нервный вдох и… натыкаюсь на взгляд, полный беснующегося отвращения.
— Яр…
Пытаюсь ему объяснить, что мне нужен другой врач, этому я не верю.
— Три недели!
Пытаюсь его удержать, но он шарахается в сторону, как от прокаженной.
— Меня не было почти шесть!
И его обвинения припечатывают меня в холодную стену.
— Яр…
— Я почти поверил тебе, — склоняется надо мной. — Я почти сам…
Отстраняется, переводит дыхание, на меня больше не смотрит:
— Машина внизу, поезжай домой. Я доберусь. — Смешок. — Хотя какая тебе разница? Не заскучаешь.
Я сквозь мутную дымку смотрю, как он быстро идет по длинному коридору, как чеканит шаг, как развивается его синий плащ. И я понимаю, что в эту минуту он не просто уходит из больницы — он бросает меня.