Дыхание осени

Ручей Наталья

Свитер из белой шерсти, который надела, ненавязчивым запахом сандала подпитывает мои воинственные мысли. Мол, попробуй, попробуй… желаемое не так невозможно. Да, я знаю. Многое в отношениях зависит от меня, Яр выжидает. Присматривается. Возможно, только начинает мне верить.

Не оступиться бы.

— Накиньте, Злата Юрьевна, а то простудитесь.

На плечи ложится яркий клетчатый плед.

— Спасибо, Макар, — не могу удержать улыбки: клетка на пледе, конечно же, красная.

— Может, чай?

— Нет, не нужно.

Вопреки

моим ожиданиям, Макар не уходит, становится рядом со мной, облокачиваясь о перила веранды. Дождь капает в миллиметре от его носа, но он будто не замечает, смотрит настороженно вдаль. Привычка. Работа. Но я понимаю, и не пытаюсь напомнить в который раз, чтобы говорил мне «ты» и по имени. Везде камеры, будут судачить, а ни мне, ни ему не нужны холивары в курятнике. Когда выезжаем куда-то, прогуливаемся в парке или закупаем продукты, обходимся без формальностей. Он не слуга мне. Он — служащий моего мужа. А мне — что-то вместо старшего брата.

Могу говорить с ним на любую тему, и он ответит что думает. Могу впасть уныние и получить горячий отвар, который меня успокоит. Могу без стеснений зайти с ним в отдел женской гигиены и не чувствовать неловкости, выбирая прокладки. Он понимает меня, вот как сейчас — вздохнула, а он успокаивает:

— Уже скоро.

Внимательный, заботливый, странно, что девушки нет. Если бы Лариса не ударилась в бесперспективные отношения со Стасом, они бы неплохо смотрелись вместе. Смешно, не так давно заметила эту черточку: всех окружающих хочется сделать счастливыми. Наверное, потому что сама счастлива, вопреки сомнениям, страхам, которые кружат надо мной без Яра и жутким мыслям о моей скорой смерти.

Я счастлива!

Я так боюсь умереть…

Закутываюсь в плед по самый нос, а все равно морозит.

— Пожалуй, я выпью чая, — соглашаюсь на предложение.

Макар уходит, а я остаюсь в водовороте навязчивых наваждений. Я часто думаю о смерти в последнее время. Я не стремлюсь к ней, я не зову ее. Мне кажется, я от нее ускользаю… Так странно… прошло много лет, и я давно позабыла тот единственный раз у гадалки, а недавно вдруг вспомнила… Мне было тринадцать или четырнадцать, когда мы с Ларисой пошли к бабке из соседнего дома. Не помню ни единого слова из гаданий себе и подруге, а только один момент, когда бабка посмотрела на мою ладонь и сказала, что я сама себе жизнь продлеваю.

— Понимаешь о чем я? — спросила меня.

— Нет, — ответила я.

— Ты давно должна была умереть, но сама себя вытягиваешь, сама себе выпрашиваешь у смерти отстрочу. Теперь понимаешь?

— Да, — почему-то сказала я, и действительно понимала, пока за порог ее дома не вышла. А после не раз думала, что она имела в виду, пыталась понять, почему я ответила «да», — не врала ведь, — и понять не могла. А сейчас, кажется, что отгадка кружится, и я ее почти осязаю. Успеть бы… Смерть притаилась, я вижу ее в полутемных углах нашей

комнаты. Чувствую, но прогнать не могу. А, может, нам снова удастся договориться?

Я так боюсь умереть…

Я так счастлива!

— Чай.

— Да, спасибо. — С благодарностью принимаю ароматную кружку. Зеленый. А мне бы не помешал тот, на травах. — А сам…

— У меня обед через два часа.

— Все понятно.

Я безотрывно смотрю на ворота и все-таки упускаю момент, когда в них въезжает машина.

Приехал! Приехал… Приехал, а я в пледе, как гусеница, и руки заняты кружкой…

Смотрю, как выходит… Слышу как хлопает дверца… Тону в темном взгляде… Он делает шаг и я падаю в пропасть…

Если смерть так же пустынна и безболезненна, я больше не буду бояться… Мне бы только увидеть его… Сказать, как ждала… Еще раз сказать, что люблю и… могу вернуться обратно…

— Только попробуй!

Он здесь. Я слышу его дыхание, и набираю полную грудь сандала вперемешку с грейпфрутом. Он здесь. Я вернусь к нему?

— Обязательно!

Голос грозный, словно нашел нерадивого подчиненного. Хочу возмутиться, а сказать ничего не могу…

— Ты болтаешь без остановки!

Смешок. Его или мой? Как хорошо, что он рядом. Не боюсь теперь… эти руки и взгляды… противно… а сейчас…

— Что?

И выдавливаю хрипло, приоткрыв через силу глаза:

— Я люблю тебя.

Он молчит.

— Я так рада, что ты вернулся.

Молчит, но дыхание переходит от виска к моей щеке, останавливается у моих губ и…

— Наконец-то! — куда-то в сторону, и отстраняется.

С трудом поворачиваю голову на подушках. На веранде подушки? Какое удобство!

— Я принес тебя на руках в нашу комнату.

— Как на свадьбе?

Отворачивается и говорит еще строже:

— Доктор, ну же!

А я снова падаю в темноту. Тепло, спокойно, никак… Рвусь обратно! К нему! К тому, кто пока не любит!

— Тише, — улыбается, но как-то странно.

— Что…

Он качает головой и накрывает мои губы в успокоительном поцелуе.

— Яр…

Я знаю, что это глупо, но плачу.

— Тише, моя сказочница, — еще один поцелуй, и тоже без страсти. В нем только забота. Но я так не хочу! Мне удается приподняться на подушках, но желанные губы и темный взгляд ускользают.

— Яр?!

Меня накрывает паника. Эти страхи… ощущения по утрам, когда силишься что-то понять очень важное и не можешь…

— Я… умру?

Твердый взгляд. Хорошо. Скажет правду.

— Глупая! Сейчас это уже не смертельно.

Он смеется, и легче становится нам обоим. По глазам вижу: на что-то решился, а я… Выдыхаю и прошу сказать все, как есть. Я выдержу. Я смогу. Я не сдамся.

— Ты не больна, — целует в висок, и ложится на кровать прямо в одежде. Я подвигаюсь, обнимаю его, закрываю глаза и готовлюсь поверить. — Не больна, моя сказочница…