Дыхательные практики для оздоровления, релаксации, высвобождения подавленных эмоций и многого другого
Шрифт:
«Ответ – в вопросе»
Мы спрашивали: «Как готовить ребенка? Может быть, тонкими электродами?..» Мы растеряны.
Но не ребенка, а себя нам надо готовить. Это наши глаза надо открыть. Это наше ослепление должно кончиться. Просто нужно немного понимания, и все окажется чрезвычайно просто.
В общем, все начинается с парадокса. Ребенок был в тюрьме, и вот свободен, а он горланит!
Это, говорят,
Им открывают камеру, и свобода их опьяняет. Они не прекращают ни на минуту искать ту перекладину, которую проклинали. Как будто им не хватает тюрьмы.
Этому младенцу, которого сводит с ума свобода, хочется сказать: «Ну же, несчастный, прекрати орать! Ты в тоске, а должен ликовать, пойми, что с тобой произошло, наслаждайся своей свободой. Посмотри, как ты можешь резвиться, потягиваться. И как ты при этом можешь плакать?» Какой стыд.
Как это прекратить? Как понять этого малыша?
Очень просто.
Надо говорить с ребенком на его языке. На том всеобщем языке, на котором говорят везде; он не имеет слов, его понимают в любом возрасте – это любовь.
Говорить с любовью… с новорожденным!
Без сомнения.
Надо говорить с ним так, как беседуют влюбленные.
А что говорят друг другу влюбленные?
Они не говорят, они касаются друг друга. Чтобы сделать это, они гасят свет. Или просто закрывают глаза. Они создают темноту вокруг себя. И в сумраке, слегка касаясь друг друга, они ведут разговор. Они заключают друг друга в объятия, эту старую темницу, охраняющую от окружающего мира. Говорят их руки, понимают друг друга сердца.
Только так и нужно разговаривать с новорожденным, руками легкими, но – любящими, которые медленно-медленно привыкают к ритму «его» дыхания.
Но не будем торопиться! Шаг за шагом, чувство за чувством.
Начнем с глаз.
Сделаем, как влюбленные, – погасим свет.
Что может совершить любовь, освещенная прожектором?
Как умиротворяет темнота! Сама мать наслаждается сумраком. Не закрываем ли мы глаза, чтобы лучше слышать?
Теперь уши. Ничего нет проще: создадим тишину.
Просто?
Это менее просто, чем кажется. Мы настолько болтливы! В общем, остаться в молчании с кем-либо – эксперимент настолько волнующий, вряд ли кто-то осмелится на него. Создать тишину, быть внимательным к «другому», выслушать, почувствовать без «если». К этому нужно готовиться. Тренироваться. И понять, зачем это нужно.
Первые женщины, родившие в тишине, были настолько взволнованы, что об этом необходимо рассказать.
Уже в конце родов, перед изгнанием плода, мы говорили мало затем, чтобы не нарушить мира и приготовиться к принятию ребенка. Но как только ребенок появляется, мы не произносим больше ни слова.
Если нужно было иногда сказать что-либо, отдать какие-либо распоряжения, это проделывалось еле слышным голосом,
Этот способ ведения родов, совершенно естественный, но все же удивляющий многих, заставал женщин врасплох настолько, что они довольно быстро впадали в панику!
Вместо того чтобы кричать, как обычно, ребенок успокаивается после двух-трех мощных вскриков. И в наступившей тишине женщины слышат… что они не слышат плачущего ребенка!
Их глаза быстро наполняются удивлением и тревогой. Перебегая с одного ассистента на другого, они вопрошают о непонятном. Затем, не в силах более ждать: «Почему мой ребенок не кричит?» Это было ошеломляюще, душераздирающая сцена.
«Почему же он не кричит, мой ребенок?!» В этом восклицании столько удивления, столько сожаления и требования, что мы застыли, пораженные. Настолько привыкли, что надо, чтобы младенец кричал. Настолько бессознательно отпечатано в мозгу, что «рождение – это страдание».
Что сказать? Что ответить?
Эти женщины не были предупреждены, подготовлены, потому что для нас эта тишина разумелась сама собой. Мы настолько развращены, что вещь вполне обычная и простая застает нас врасплох, ошеломляет.
«Он неживой, мой ребенок!» – продолжает обеспокоенный голос.
Это было странно, жалко.
«Ваш ребенок в полном порядке», – говорили мы, жестами приглашая женщину говорить тише. Только для того, чтобы пощадить уши малыша. Но несчастную наши тихие голоса пугали еще больше! «Он умер! Мой малыш умер!» – восклицала она, заводя старую песню.
Умер? Ребенок лежал у нее на животе, шевелящийся, двигающийся.
«Ну же, – говорили мы, – мертвые не двигаются. Вы хорошо чувствуете, что ваш ребенок двигается, что он доволен».
Все это произносится опять же тихо. Как же сделать, чтобы они были счастливы оба, мать и дитя?..
Позднее, конечно, мы пытались объяснить женщинам причину этой тишины, необходимость уважать ребенка, защитить его уши, позаботиться о том, чтобы не напугать его раскатами своего голоса. Мы старались объяснить им, что больше нет необходимости страдать и плакать, приходя в этот мир, что совсем не обязательно мучиться при рождении. Напрасный труд.
Слишком поздно.
Наши объяснения не достигали их. Их глаза были полны сомнения. И сожаления.
В конце концов они все же начинали успокаиваться.
«Ваш ребенок чувствует себя настолько хорошо, насколько это вообще возможно», – повторяли мы вновь, чтобы их ободрить.
«Вы считаете?» – говорили они тоном, полным недоверия.
По правде говоря, действительно поразителен ребенок, который тут же после рождения, испустив один-два крика, принимается лепетать, зевать, потягиваться и входить в эту жизнь, как будто он очнулся от приятного сна. Это так же удивляет и пугает не имеющих к этому привычки, как и женщина, рожающая с улыбкой, без единого крика, с сияющим лицом.