Дыхательные практики для оздоровления, релаксации, высвобождения подавленных эмоций и многого другого
Шрифт:
Все вышесказанное – для того, чтобы сказать, что женщины должны быть подготовлены.
Не поставлены перед фактом! Напротив.
Необходимо, чтобы они участвовали в этом сознательно, все понимая. Нужно, чтобы они знали, что ребенок слышит, что его уши очень чувствительны. Их легко ранить.
Короче, нужно, чтобы они с первых мгновений научились любить ребенка ради него самого, а не ради себя.
Ребенок – это не игрушка, не украшение. Это существо, которое им доверили. Пусть женщины поймут, почувствуют: «Я его мать», а не: «Это мой ребенок».
Это
В родильной комнате слишком много и громко говорят. Восклицания: «Тужьтесь! Да тужьтесь же, наконец!» – очень редко произносятся шепотом. К большому сожалению.
Громкие, гулкие звуки и возгласы гораздо больше пугают женщин, чем помогают им.
Говоря с ними тихими голосами, мы умиротворяем их. И гораздо больше это помогает им, чем крики. Пусть помощники тоже пройдут школу тишины. Пусть они подготовятся достойно встретить ребенка.
Темнота или полумрак, тишина…
И воцаряется необыкновенный мир.
И уважение, с каким подобает встретить прибывающего путешественника, младенца.
В церкви никто не кричит. Инстинктивно все снижают голос. Если есть еще столь же святое место, то оно здесь.
Полумрак, тишина, что еще необходимо? Терпение. Или, вернее, обучение необыкновенной медлительности. Почти неподвижности. Без согласия на это внутреннее спокойствие нельзя надеяться на успех. Невозможно будет понять ребенка. Согласие на эту медлительность, проникновение в нее – это еще одно упражнение, требующее подготовки. Как для женщины, так и для присутствующих.
Чтобы достигнуть успеха, надо еще вспомнить, из какого странного мира приходит малыш.
Сантиметр за сантиметром, или еще меньше, он приближается к падению в ад. Двигаясь все медленнее и медленнее, он собирал силы, накапливал значительную энергию. Не испытав на своем собственном теле этой крайней медлительности, невозможно понять и рождение. Невозможно встретить новорожденного. Чтобы это принимание, эта встреча произошли, нужно выйти из времени. Выйти из «нашего» времени, из привычек, личных вкусов, из всего, стремительно протекающего.
Наше время и время новорожденного практически непримиримы.
Одно обладает медлительностью, близкой к неподвижности. Другое, наше, – суета, граничащая с исступлением.
Впрочем, мы никогда не находимся «здесь». Мы всегда где-то там, в прошлом, в наших воспоминаниях. В будущем, наших проектах. Мы всегда находимся либо до, либо после. «Сейчас» – никогда.
Чтобы встретить новорожденного, нужно отрешиться от нашего времени, бешено текущего.
Вот что кажется тоже невозможным. Как выйти из времени, этой сумасшедшей войны?
Очень просто.
Достаточно быть здесь.
«Быть здесь», как будто нет больше будущего и прошлого. Нужно «быть здесь», как будто дальше времени не существует. И это «конец» времени. Потому
Как примирить непримиримое, встретиться с нулем или бесконечностью?
Требуется пристальное внимание.
Наблюдатель открывает себе новорожденного, как будто до того никогда его не видел.
И испытывает такое удивление… что забывает все. Включая самого себя. Он сам исчезает!
Нет больше наблюдателя! Остается только младенец.
Прекратилось это древнее, вечное и иллюзорное деление на тех, кто смотрит, и тех, кого рассматривают.
Существует только этот ребенок, которого созерцают. Не такого, какого мы знаем, о котором прочитали или нам сказали. Его созерцают таким, какой он есть. На него смотрят. Или, лучше, дают заполнить всего себя. Без посторонних советов. Без предупреждений. Во всей невинности. Во всей новизне.
Все становится просто «им».
Акушер снова стал новорожденным.
Он снова пережил свое рождение. И он снова обрел свою чистоту. Не умея того, он отрешился от времени. Вместе с ребенком он на пороге вечности… И я, в свою очередь, лечу, приближаюсь к этому.
Но подождем ребенка.
Все готово: полумрак, тишина, сосредоточенность. Время остановлено.
Ребенок может появиться.
А вот он!
Он выходит… Сначала голова. Затем руки, которым помогают освободиться, просунув по пальцу под мышки. Поддерживая таким образом ребенка под каждой рукой, его поднимают, как его вытащили бы из колодца. И главное – не трогают голову! Его кладут прямо на материнский живот.
Какое место подошло бы лучше, чтобы принять ребенка? Это материнский живот, по размеру и форме точно соответствующий малышу. За мгновение до этого выпуклый, теперь впалый, кажется, что он ждет его, как гнездо.
Теплота и мягкость живота, его поднятие и спуск в ритме дыхания, его нежность, живое тепло кожи – великолепное место для новорожденного.
Наконец, а это главное, близость этого места позволяет сохранить целой пуповину.
Большой жестокостью является перерезание пуповины сразу же после того, как ребенок выйдет из материнского лона. И это очень плохо влияет на ребенка.
Сохранить пуповину целой, пока она бьется, – значит трансформировать рождение.
Во-первых, это обяжет акушера быть терпеливым. Это призовет его, как и мать, уважать жизненный ритм ребенка. Во-вторых, есть причина важнее. Как мы уже сказали, воздух, наполняя легкие малыша, производит эффект ожога. Более того. До рождения ребенок не знал ничего, кроме себя самого. Он не делал никакого различия между миром и собой, потому что снаружи и внутри было одно – он сам. Он не знал различий. Он не знал, например, холода. Холод – только противоположность теплу. Температура тела малыша, такая же, как и у матери, не давала повода для сравнений.