Дюна
Шрифт:
Он видел, что задел за живое, и услышал уклончивые нотки к ее голосе.
— Неизвестность рождает тревогу.
Наконец она кивнула:
— Непонимание… все еще есть. Из-за Алиной странности. Женщины боятся, что ребенок говорит немного больше, чем в младенческом возрасте можно бы… то есть о вещах, о которых полагается знать только взрослым. Они не понимают… какое изменение произошло с ней в материнской утробе… и сделало ее особенной.
— И возникают осложнения? — спросил Поль и подумал: В некоторых моих
Чейни посмотрела на расширяющуюся полосу рассвета.
— Группа женщин отправилась к Преподобной Матери. Они требовали, чтобы она изгнала демона из своей дочери. Они напомнили ей то, о чем говорится в старинных книгах: «Не потерпите ведьмы в народе вашем».
— И что им ответила моя мать?
— Она процитировала им закон и отослала прочь. Она сказала: «Если Аля навлекает на нас беду, то в этом виновата власть, которая чего-то не предусмотрела и не предотвратила». И постаралась объяснить, какие изменения произошли с Алей, когда та была у нее во чреве. Но женщины рассердились, потому что ничего не поняли. Уходя, они недовольно бормотали.
Из-за Али еще будут сложности, подумал Поль.
Острые песчинки царапнули его по. лицу, там где оно было не прикрыто тканью. Пахнуло предпряной массой.
— Эль-сайяль, песчаный дождь, несет нам утро, — сказал он вслух.
Сквозь серый сумрак он смотрел на лежащую перед ним пустыню, мертвую и безжалостную, на равнодушные, бесконечные пески. В темном углу, на юге, ударила сухая полоса молнии — знак того, что буря всадила туда весь свой статический заряд. Спустя долгое время раздался глухой раскат грома.
— Вот голос, который украшает нашу землю, — промолвила Чейни.
Большинство его людей занимались сворачиванием тентов. От ближних дюн подходила охрана. Все вокруг пришло в плавное движение, предписанное древними книгами и не требующее никаких приказаний.
«Старайся отдавать как можно меньше приказов, — говорил ему отец… когда-то… очень давно. — Однажды приказав что-либо сделать, потом всегда придется приказывать это».
Вольнаибы знали это правило инстинктивно.
Водный надзиратель отряда начал произносить утреннее заклинание, добавляя к нему ритуальные слова о посвящении в дюнные всадники.
— Мир — это недостроенная хижина, — завывал он, и его причитания разносились далеко по дюнам. — Кто остановит Ангела Смерти? Что предначертал Шай-Хулуд, то сбудется.
Поль слушал, узнавая слова — так же начиналась песнь над телом павшего федьакына, с этими же словами бросались в бой его штурмовики.
Не насыпят ли и здесь кучу камней в память о том дне, когда отлетела еще одна душа? спросил себя Поль. И каждый проходящий мимо вольнаиб будет добавлять еще один камень и думать о Муад-Дибе, который умер на этом месте.
Он знал, что среди вариантов сегодняшнего дня был и этот, лежащий на
— Сюда идет Стилгар, — сказала Чейни. — Теперь я должна отойти в сторону, возлюбленный мой. Теперь я буду только саяддиной, следящей за соблюдением ритуала, чтобы все точно отобразилось в наших летописях.
Она мгновение смотрела на него, и, казалось самообладание ее покинуло, но потом она снова взяла себя в руки.
— Когда это отойдет в прошлое, я сама приготовлю тебе завтрак, — добавила она и отвернулась.
Стилгар приближался к ним по мучнистому песку, поднимая ногами облачка мягкой пыли. Темные провалы его глаз, горящих неукротимым огнем, неотрывно смотрели на Поля. Черная борода блестела поверх защитного костюма влагоджари, его словно высеченные из камня щеки были изъедены ветром — как и его родные скалы.
Он нес знамя Поля — черно-зеленое полотнище с укрепленной на древке трубкой влагосборника, знамя, ставшее уже легендой среди вольнаибов. Поль не без гордости подумал: Я не могу сделать ни единого шага, чтобы это тут же не стало легендой. Теперь они подметят, как я расстался с Чейни, как поприветствовал Стилгара — все, что я сделаю сегодня. Останусь я в живых или умру — это станет легендой. Но мне нельзя умирать. Ибо тогда останется только легенда, и ничто не остановит джихад.
Стилгар воткнул древко в песок рядом с Полем и опустил руки по швам. Взгляд синих на синем глаз оставался напряженным, но ровным. Поль подумал, что и его глаза уже начали принимать этот скрывающий все оттенок — следствие воздействия пряностей.
— Они лишили нас хаджа, — сказал Стилгар с подобающей ситуации торжественностью.
Поль, как учила его Чейни, ответил:
— Кто может лишить вольнаиба права ходить или ездить там, где ему вздумается?
— Я — наиб, — отозвался Стилгар, — меня не взять живым. Я — одна из ног треножника смерти, который сокрушит наших врагов.
Воцарилось молчание.
Поль бросил взгляд на других вольнаибов, столпившихся позади Стилгара. Они стояли неподвижно, каждый творил про себя молитву. И он подумал о том, что вольнаибы — народ, вся жизнь которого — непрерывное убийство, народ, все дни которого исполнены гнева и скорби, который никогда не помышлял ни о чем ином, кроме мечты, подаренной им Литом-Каинзом перед смертью.
— Где Господь, что ведет нас через пустыни и пропасти? — спросил Стилгар.
— Он всегда с нами, — торжественным хором отозвались вольнаибы.