Дюна
Шрифт:
— Они действуют очень осторожно, Муад-Диб, — возразил федьакын, но тут же отправился передать приказание.
В комнату протиснулся первый связист и волоком втащил ящик с аппаратурой.
— Я же приказывал все бросить! — рассердился Поль.
— Вольнаибы не любят разбрасываться оборудованием, — отозвался кто-то из федьакынов.
— Для нас сейчас важнее не оборудование, а люди. Скоро мы либо будем располагать куда большим количеством техники, чем сможем использовать, либо нам вообще никакое оборудование больше не понадобится.
К
— Я слышал, что они говорили, будто ход вниз свободен. Мы здесь слишком близко к поверхности, милорд. Харконнены могут перейти в контрнаступление.
— Они сейчас не в том положении, чтобы думать о контрнаступлении. Как раз сейчас выяснится, что они остались без щитов и что им уже не улететь с Аракиса.
— Все равно, новый командный пост полностью подготовлен, милорд, — настаивал Джерни.
— Мне незачем находиться на командном посту. Все идет по плану и без меня. Нам нужно лишь подождать…
— Поступает сообщение, Муад-Диб, — доложил связист. Потом покачал головой и плотнее прижал наушник рукой. — Слишком много статики!
Он начал что-то записывать в лежащий перед ним журнал, то и дело покачивая головой, останавливаясь и снова продолжая писать.
Поль подошел к нему. Федьакыны расступились, давая ему место. Поль посмотрел на написанное и стал читать:
— Налет… на сич Табр… пленные… Аля (пропуск) семьи (пропуск) погибли… они (пропуск) сына Муад-Диба…
Связист снова покачал головой.
Поль поднял глаза и встретился со взглядом Джерни
Халлека.
— Текст перевран, — сказал Джерни. — Статическое электричество. Вы не знаете…
— Мой сын мертв, — оборвал его Поль. Он знал, что это правда. — Мой сын мертв… а Аля в плену… заложница.
Он чувствовал себя опустошенным — пустая оболочка, лишенная всяких эмоций. Все, к чему он ни прикоснется, будет нести горе и смерть. Он, как чума, пронесется через всю Вселенную!
Он чувствовал в себе мудрость старика, опыт бессчётного числа прожитых жизней. Он почувствовал, как внутри него кто-то хихикает и потирает руки.
И Поль подумал: О, как мало знает Вселенная о том, что такое настоящая жестокость!
~ ~ ~
И стал Муад-Диб пред ними и сказал: «Хоть мы и считаем наших пленных мертвецами, она — жива. Ибо семя ее — мое семя, и голос ее — мой голос. И смотрит она в самые далекие глубины возможного. Да, долины неведомого видит она благодаря мне».
Барон Владимир Харконнен стоял, опустив глаза, в императорской приемной зале, в овальном селямлике под стальным навесом Падишаха-Императора. Бросая косые взгляды, барон изучал комнату с металлическими стенами и находившихся в ней людей — нукеров, пажей, стражу, солдат из Дома
Из комнаты справа послышались возгласы, отдаваясь эхом в высоком коридоре:
— Дорогу! Дорогу царствующей особе! Из коридора в приемную вошел сопровождаемый свитой Падишах-Император Саддам IV. Он стоял, ожидая, пока ему принесут трон, не обращая на барона никакого внимания и, очевидно, вообще не замечая никого вокруг.
Барон решил, что он, в свою очередь, не вправе не обращать внимания на царствующую особу, и смотрел на Императора, пытаясь найти разгадку или хотя бы намек на то, почему его вызвали в эту приемную. Император стоял неподвижно — стройный и элегантный, в серой сардукарской форме с золотым и серебряным шитьем. Его худое лицо и холодный взгляд напомнили барону давно погибшего герцога Лето. То же выражение хищной птицы. Но у Императора были рыжие, а не черные волосы, к тому же почти скрытые под темным шлемом бурзега, украшенным короной с птичьим хохолком императорского желтого цвета.
Пажи принесли трон — массивный стул, вырезанный из цельного куска хагалского кварца, сине-зеленого полупрозрачного камня с горящими желтым огнем прожилками. Трон поставили на возвышение. Император взошел и сел.
Старуха в черном плаще аба, с надвинутым на лоб капюшоном, отделилась от свиты и встала позади трона, положив костлявую руку на кварцевую спинку. Ее лицо, выглядывавшее из-под капюшона, напоминало даже не ведьму, а карикатуру на ведьму: ввалившиеся глаза и щеки, длинный нос, вены, выступающие из-под морщинистой кожи.
При взгляде на нее барон с трудом подавил дрожь. Присутствие Преподобной Матери Елены Моиам Гай, Императорской Прорицательницы, говорило о важности аудиенции. Барон отвел от нее глаза и принялся изучать свиту, пытаясь найти разгадку. Вот два агента Гильдии, один высокий и толстый, второй невысокий и толстый, оба с бесцветными серыми глазами. В окружении лакеев — одна из императорских дочерей, принцесса Ирулан, женщина, про которую говорили, что она выучена всем бен-джессеритским тонкостям, и которую прочат в Преподобные Матери. Высокая, светловолосая; прекрасное, словно из мрамора высеченное лицо. Ее зеленые глаза глядели одновременно и мимо и сквозь него.
— Мой дорогой барон.
Император соблаговолил заметить его. Голос, в котором чувствовалось огромное самообладание; баритон. Хочет сбить его с толку сразу же, при приветствии.
Барон низко поклонился и подошел на требуемые этикетом десять шагов к возвышению.
— Прибыл по вашему зову, Ваше Величество.
— Зову! — каркнула старая ведьма.
— Ну-ну, Преподобная Мать, — с мягким упреком сказал Император, улыбнувшись при виде смутившегося барона. — Скажите нам прежде всего, куда вы отправили своего преданного слугу Суфира Хайвата?