Дюна
Шрифт:
Один из них, ростом повыше, прикрывал левый глаз рукой. Пока Император смотрел на него, кто-то толкнул высокого агента и его рука дернулась. В суматохе агент потерял контактную линзу, и его глаз оказался совершенно синим, без белка. Таким синим, что казался почти черным.
Тот, что поменьше, протолкался на шаг ближе к Императору и объявил:
— Мы не можем сказать, как события будут разворачиваться дальше.
Его высокий товарищ снова прикрыл глаз рукой и холодно добавил:
— Но и Муад-Диб тоже не может сказать этого.
Их слова вывели Императора
— Преподобная Мать, — сказал он. — Мы должны разработать план действий.
Старуха откинула с лица капюшон и, не мигая, уставилась прямо ему в глаза. Этого было достаточно — они поняли друг друга без слов. Оба они знали, что у них осталось только одно оружие: предательство.
— Призовите графа Фенринга из его покоев, — сказала Преподобная Мать.
Падишах-Император кивнул и махнул рукой одному из своих адъютантов, чтобы тот выполнял приказание.
~ ~ ~
Он был воином и философом, людоедом и святым, коварным и невинным, безжалостным и отважным; меньше, чем богом, но больше, чем человеком. Поступки Муад-Диба нельзя мерять обычными мерками. В момент своего триумфа он увидел смерть, уготованную для него, и ничего не сделал, чтобы предотвратить измену. Вы скажете, что он не захотел преступать законы? Тогда я спрошу вас — какие законы? Не забывайте, что мы говорим сейчас о Муад-Дибе, о том, кто приказывал делать боевые барабаны из колеи своих врагов. О том, кто одним мановением руки отбросил все условности своего герцогского прошлого и сказал: «Я — Квизац Хадерак. Разве этого вам не довольно?»
На исходе победного дня Поля-Муад-Диба с почетом проводили в правительственный особняк в Аракине, в то самое здание, в котором когда-то обосновались только что прибывшие на Дюну Атрейдсы. Отреставрированный Раббаном дворец был практически не поврежден, хотя и сильно разграблен горожанами. Мебель в главной зале была перевернута или сломана.
Поль взошел по парадной лестнице, следом за ним шли Джерни Халлек и Стилгар. Почетный караул рассыпался по зале, подготавливая и расчищая место для Муад-Диба. Взвод разведчиков начал осматривать здание — не оставлены ли где-нибудь ловушки и мины.
— Я помню день, когда мы впервые вошли сюда с вашим отцом, — сказал Джерни. Он оглядел потолочные балки и высокие узкие окна. — Тогда мне это место не понравилось, а сейчас нравится еще меньше. В любой из наших пещер куда безопаснее.
— Воистину, слова настоящего вольнаиба, — одобрительно заметил Стилгар, но увидел, что на губах Поля появилась
— Этот дом — символ. Здесь жил Раббан. Заняв его, я возвещаю всем о моей победе. Расставь людей по всему зданию. Ничего не трогать. Проследи только, чтобы нигде не оставалось Харконненов или каких-нибудь их штучек.
— Как прикажешь, — Стилгар с тяжелым сердцем повернулся и отправился выполнять приказание. Связисты внесли в залу оборудование и начали устанавливать его возле огромного камина. Вольнаибы, назначенные в охрану в дополнение к оставшимся в живых федьакынам, заняли все соседние помещения. Они беспокойно переговаривались и бросали по сторонам подозрительные взгляды. Дом слишком долго был главным логовом врага, чтобы они могли чувствовать себя в нем спокойно.
— Джерни, вышли людей, пусть приведут маму и Чейни. Чейни еще ничего не знает про нашего сына?
— Сообщение отправлено, милорд.
— Творил вывели из долины?
— Да, милорд. Буря почти утихла.
— Повреждения сильные?
— Наиболее значительные на линии основного удара — на летном поле и в прянохранилище. И от боевых действий, и от ветра.
— Ладно, все это не дороже денег, — усмехнулся Поль.
— Кроме человеческих жизней, милорд, — в голосе Халлека прозвучал упрек, словно он хотел сказать: Разве Атрейдсы когда-нибудь беспокоились о вещах, когда на карту поставлены человеческие жизни?
Но Поль полностью сосредоточился на своем внутреннем зрении. Всюду на его пути в пространстве-времени зияли провалы. И в каждом провале, как сквозь бреши в стене, он видел джихад, который уносился вдаль по коридорам будущего.
Он вздохнул, пересек залу и увидел у стены стул. Этот стул некогда стоял в гостиной, и вполне вероятно, что на нем когда-то сидел его отец. Но сейчас Поль не думал об этом: ему просто нужно было побороть усталость и скрыть ее от посторонних глаз. Он сел, прикрыл ноги полами бурнуса и ослабил на шее завязки влагоджари.
— Император как забился в свою консервную банку, так и не вылезает оттуда, — сообщил Джерни.
— Доставьте его сюда вместе с остатками корабля. Кого-нибудь из Харконненов обнаружили?
— Осмотр убитых еще не закончен, милорд.
— Получен ответ от этой банды из космоса?
— Пока нет, милорд.
Поль вздохнул и облокотился на спинку стула. Наконец он сказал:
— Приведите пленного сардукара. Отправим весточку нашему Императору. Пришло время обсудить условия.
— Да, милорд.
Халлек развернулся и махнул рукой одному из федьакынов, чтобы тот занял его место подле Поля.
— Джерни, — прошептал Поль, — с тех пор как мы снова встретились, я все жду, что ты произнесешь подходящую цитату.
Он повернулся к Халлеку и увидел, что гримаса скорби вдруг исказила лицо воина.
— Как пожелаете, милорд, — Джерни откашлялся и хрипло заговорил: «И обратилась победа того дня в плач для всего народа; ибо народ услышал в тот день и говорил, что царь скорбит о своем сыне».