Дюймовочка крупного калибра
Шрифт:
Реплика оказалась неожиданной не только для Анфисы Макаровны, но и для самой Серафимы. Видимо, эту мысль выдало подсознание.
Окончательно упав духом, почти невеста побрела в душ. Аморфное и мутное будущее начало оформляться в нечто внятное, но удручающее. Сима словно неслась с горы, не имея ни сил, ни возможности затормозить. Впереди маячила не то пропасть, не то обычный пень. Но вера в лучшее теплилась крохотной искоркой, заставляя Серафиму надеяться, что все не так плохо, как подсказывают логика, интуиция и здравый смысл. Причем – подсказывают хором.
– Симочка, а у тебя на примете-то есть кто– нибудь? – поскреблась в ванную бабуля.
– А чего? – розовая и сдобная Сима, замотавшись полотенцем, как римский патриций, прошлепала в кухню.
– Можно было бы приворожить, – с абсолютно серьезным лицом сообщила Анфиса Макаровна.
Серафима тяжело и сочувственно вздохнула.
– А ты не дыши! – обиделась бабушка. – Я дело говорю. Мы с Марго достали новые тексты заговоров. Проверенные.
– Дорогие, – подсказала Сима.
– Это как раз свидетельствует в пользу их надежности. – Бабушка подняла вверх указательный палец. – По дешевке только подделки продают.
Сима снова вздохнула, но уже с раздражением. Денег было жалко. Сколько стоят заговоры, бабуля все равно не скажет. А так хотелось купить новые джинсы. Темно-синие, классические, с крохотным узором из стразов.
Серафима брезгливо взглянула на засаленную книженцию, которой трясла Анфиса Макаровна, и сварливо поинтересовалась:
– А чего Марго на заговоры потянуло? У нее же какой-то старый гриб с шестью сотками, предел мечтаний, появился. Или не срослось?
– Марго переживает за меня. А гриб этот, между прочим, не на шести сотках живет, а на гектаре земли. И весь гектар в собственности.
– Леший на болоте? – мстительно предположила лишенная джинсов внучка. – Или председатель приватизированного разворованного колхоза?
– Заместитель директора банка, – горделиво парировала бабушка. – Так что и дом там – четыре этажа, и прислуга есть, и Дормидонтовна – как сыр в масле.
– Это что получается, Ванечка – наследник заводов, газет, пароходов? – оживилась Сима.
– Именно. А ты профукала.
– Ну хоть Чугуновой повезло.
– О, я, безусловно, чрезвычайно рада за твою подругу, но хотелось бы и тебя, дурищу, пристроить, – бабушка снова налаживалась плакать.
– И чего там с приворотом? – сменила тему Серафима. Она сердилась и успокаивать старушку была не в состоянии. Бабушка переключалась, как младенец, только что разбивший нос, но забывший про несчастье при виде леденца на палочке.
– Вот, жду. Мы провели с Марго процедуру. Тут ведь какое дело. Когда привораживаешь кого-то определенного, то это насилие над волей, добра от этого никому не будет, полевой закон, ну ты не поймешь…
– Куда мне, – поддакнула Серафима.
– Поэтому надо аккумулировать притяжение своего поля. То есть не приворот в полном смысле этого слова, а повышение личной притягательности для мужчин.
– Бабуля, а тебе зачем? Нам нужен дед в доме, да? Чтобы пил, кряхтел и болел?
– Дело не
– Нет. Мне – не интересно, – отрезала Серафима. – Я просто хочу замуж за нормального мужика, которого полюблю, а чтобы на меня все подряд слетались как воронье, мне сто лет не надо.
– Врешь, – убежденно хлопнула книгой по столу Анфиса Макаровна. – Это надо всем женщинам. Каждой! Это заложено природой. Женщина – цветок, который должен всем нравиться, им должны любоваться. Женской красоте нужны зрители. А своего единственного проще выбрать из восхищенной толпы.
– А я поняла, что не готова проводить кастинг этой восхищенной толпы. – Серафима поворошила в вазочке печенье, откопала шоколадную конфету и демонстративно сунула ее в рот. Джинсы стрейч так и стояли перед глазами. Чем больше они с бабушкой углублялись в неприятную тему, тем больше ей казалось, что в гости к Сашиной маме надо было бы пойти именно в джинсах. Рабочие штаны американских фермеров казались Серафиме символом современной, независимой и сильной женщины. А стрейч замечательно держал бы живот.
– Ой, – захихикала бабуля. – Когда поняла-то? Что-то я толпу мужчин пропустила. Когда они на тебя слетались-то, красавица ты моя?
– Да, я не красавица, но зато умная! – обиделась Сима.
– Ты красавица, – бабушка все же была женщиной и диалог вела по-женски «последовательно». – Красота женщины – в теле. Ум, он как бонус. Есть – хорошо, нет – и так сойдет, а если много ума – то и не всякому такое сокровище надо.
– Все равно я умная, – набычилась внучка.
– Да на здоровье. Умная – и молодец. Умничай дальше.
Похоже, бабушка начала обижаться.
– Так что с заговором? – Сима вернула старушку к любимой позитивной теме.
– Жду результатов.
– А сколько ждать, бабуль?
– Должно быть, уже скоро.
– Ну-ну, – не выдержав, хохотнула внучка.
Она твердо решила проучить старушку, по ее мнению, медленно впадавшую в маразм со своей тягой к мистике, и взять деньги на брюки из отложенных на хозяйство. А что такого? У бабушки – заговоры, у внучки – брюки со стразами. Глядишь, до бабули в какой-то момент дойдет, что хобби у нее не по средствам.
Утром Серафима окончательно сникла. Мало того, что встреча с Сашей приближалась с неотвратимостью уже сорвавшегося с крыши кирпича, так еще и у других было все хорошо. Нет, Серафима не была ни злой, ни завистливой. Но радоваться чужому счастью в полном объеме получается лишь тогда, когда у тебя самого все в полном порядке. Или хотя бы не хуже. Когда хуже, то радость получается кислой и через силу. Вроде и понимаешь, что надо улыбаться, ахать и поздравлять, а в мозгу стучит подленький мелкий дятел: «А почему не у меня?» И даже, если покопаться, выясняется, что действительно рад за ближнего, и даже ближний этот, если подумать, радость эту самую заслужил, а себя все равно жалко.