Дyxless 21 века. Селфи

Минаев Сергей Сергеевич

– Кризис, ептыть! Вот в конце осени и бахнет. Посмотри вокруг, бро, – Саша обводит рукой. – Все только об этом и говорят.

– Я вижу, – ухмыляюсь, – не просто говорят, но реально с ним борются. Всем кажется, что пока они бухают, кризис успеет не только начаться, но и закончиться, да?

– Типа того, – соглашается Миша, – поднимаем потребление, чтобы стимулировать производство, например.

– Чего на «Крыше» не понравилось? – старается перекричать колонку Жора. – Скучно там сегодня?

– Не знаю, – пожимаю

плечами.

– Взял чего? – Жора закашливается.

– Чего взял-то? – не врубаюсь я. – Я с дня рождения подруги дочери еду, чего я там мог взять? Тортик?

– Ты издеваешься, что ли? – Жора переглядывается с Ованесом. – Ов, Леха при тебе говорил?

– Ну да, – кивает Ованес. – Вов, вы же с Лехой с «Крыши» приехали. Он мне сказал, вы договорились, ты везешь пару грамм.

– С каким Лехой? С какой «Крыши»? Может, вы уже в параллельном мире живете? Я к вам еду с детского, мать его, праздника.

– Вы час назад вместе стояли у бара. Ты с какой-то девушкой и Леха. – Ова оглядывается по сторонам, ища поддержки друзей. – Ты вроде нам еще рукой помахал. А потом Леха сказал, что вы на «Крышу» поедете.

– А потом вернетесь. – Судя по выражению лица, Саша до конца не уверен.

– Ты же с девушкой? – подмигивает мне Миша.

– Ну да.

– Вот я и говорю, – вступает Ова, – с девушкой и с Лехой.

– «Вроде стоял», «вроде махал», – передразниваю я, – вы, может, у Лехи спросите, с кем он на «Крышу» ездил? Тогда все и прояснится.

– Так Лехи нет, – грустно замечает Дима.

– А где он? – устало интересуюсь я.

Поддерживать разговор с людьми, находящимися в таком состоянии, бессмысленно.

– Он опять уехал. Его переклинило слегка.

– Наверное, всех вас тут переклинило слегка, – достаю я сигарету.

Отворачиваюсь. Закуриваю. Заполняю себя алкоголем, чтобы достичь одинаковой с друзьями кондиции. Дальнейший разговор трезвого с пьяными грозит недопониманием и, возможно, увечьями.

– Мерещится! То ли большая, то ли малая! – Дружно орет балкон, а мне становится зябко. Поднимаю ворот пиджака и залипаю, глядя на город. Москва обволакивает и засасывает в водоворот, в котором огни, и чужие разговоры, и Лагутенко в обработке. Приятная истома уже взяла меня двумя руками за виски и тащит вверх, прочь от всего. Все вокруг смазывается, притупляется, и лишь мысль о том, что я на самом деле не был на «Крыше», кажется важной. Но и она постепенно уходит на второй план, пока не исчезает совсем. Кажется, с неба начинает что-то валиться.

– Ты обиделся, что ли? – Жора кладет мне руку на плечо.

– Не-а.

– Кстати, сегодня какой день недели? – вклинивается Саша.

– Неважно, – говорю. – Какое сегодня число – вот что важно!

– Четырнадцатое? – ни к кому конкретно не обращаясь, предполагает Димон.

– Пятнадцатое, –

отвечаю, – у меня съемка послезавтра. Надо бы нам всем как-то подзавязывать с вечеринками. Вы уже в числах путаетесь. И в людях.

– Все так быстро сейчас происходит. – Жора качает в воздухе стаканом с виски, говорит с надеждой в голосе: – Может, вы с Лехой позавчера с «Крыши» приехали? А показалось, что сегодня?

– Парни. Я уже месяц не был на «Крыше», – блаженно улыбаюсь я.

– Да черт с ней, с «Крышей». Гори она в аду! – заканчивает Дима.

– И с Лех… – начинает кто-то еще, но осекается.

Я затягиваюсь в очередной раз. Жора говорит, покачивая бокалом в воздухе. Кажется, я отчетливо вижу каждую каплю на запотевшем стекле. Понимаю, что сейчас Жора его не удержит, он скользнет и… в этот момент бокал действительно выскальзывает из его руки и разбивается вдребезги, обдавая мелким крошевом всех вокруг.

Девушки взвизгивают, кто-то кричит «ура!» и «на счастье!». Но никакого счастья вокруг не наблюдается. Вечеринка разлетается на куски, как Жорин бокал. Мои друзья переглядываются и один за другим покидают балкон, а я остаюсь один.

Смотрю прямо перед собой между полузавалившихся труб бывшей здесь некогда фабрики. За ними мерцающие огни новостроек, офисных башен и дорожных фонарей. Внизу, прямо под ногами, не то таджики, не то бомжи копошатся в груде мусора, изредка поднимая головы вверх. Туда, где мы со своим виски, дурью, грохочущим техно и ожиданием праздника, который вот-вот наступит. Или уже наступил и даже прошел, а мы и не поняли.

Рядом говорят о кризисе и еще о том, зачем выпустили Ходорковского, и об Олимпиаде, и о хамящих в торговых центрах дагестанцах. Звучат слова: «креативный класс», «Путин», «Болотная», «народ», «администрация» и «зомбоящик». Потом, буквально за секунду, атмосфера насыщается словами «праздники», «митболы», «море», «оборзели с такими ценами на лабутены», «вильямс», «Патриаршие», «лыжи». И кто-то искренне негодует по поводу погоды, а другой вторит про «идиотское решение с парковками», и оба говорящих немедленно соглашаются на словах «Бали» и «велодорожки». Внезапно кажется, что откуда-то сверху доносится увесистое «заебало». И, пожалуй, это то единственное, с чем я сегодня безусловно согласен.

– Можно зажигалку? – Из-за вибраций огромных колонок кажется, что говорят из дальнего угла балкона. Молча достаю зажигалку, протягиваю в сторону говорящего.

– Спасибо, я Таня, – прямо передо мной возникает бледное лицо с нарочито смазанной вокруг глаз тушью, в обрамлении иссиня-черных волос. Лицо изрядно пьяное.

– Володя, – пожимаю я протянутую руку.

– Это ведь ты там был? – Дама переходит на «ты» без лишних церемоний.

– Не уверен, я практически только вошел.