Дyxless 21 века. Селфи
Шрифт:
– Скорее всего, – брякаю, а сам пожираю его глазами и думаю: «Как же можно быть настолько похожим?!» Но что-то все же мешает воспринять его целиком. Походка? Поворот головы?
– Слушай, – останавливается он, – а если бы я, после того как ты вернул мне книгу, остался в твоей семье? Что бы ты сделал? Ты правда смог бы убить меня?
– Скорее всего, – пожимаю плечами, – скорее всего да.
– Ты сильно изменился, Вова. – Он подходит к решетке. – Дай мне свою руку.
– Ты гомик, что ли? – Делаю еще шаг назад.
– Нет,
– Нет, обычная паническая атака.
– Вот оно что! – Он хищно улыбается. – Кстати, как думаешь, меня скоро выпустят? Канал и адвокаты договорятся с ментами?
– Время покажет, – говорю.
– Время, – смеется он, – у тебя его слишком мало. Ну даже если посадят меня твои менты, что дальше? Надолго? Максимум года на два.
– Не знаю, я не прокурор.
– Ты представляешь, как ты проведешь эти два года? Как ты будешь следить за моей жизнью на зоне? С лагерным начальством, наверное, познакомишься. Потом попробуешь меня «заказать». Кстати, хватит у тебя яиц на это, а, Вовка? Вижу, что пока не хватит. Но ты же научишься, верно? А прикинь, что меня не убьют, а просто покалечат! – Он кидается на решетку, переходит на крик. – А если я по УДО успею выползти? Ты представляешь, какими они будут, два месяца до моего выхода? До моего выхода на сцену, я бы сказал. Ах-х-ха-а-а! – Он закатывается в истеричном хохоте. – Два месяца! Такой жизни врагу не пожелаешь. А ты ведь мне не враг, Вовка. Помнишь, «ближе меня у тебя никого нет»? Ты смотри, не сторчись за это время. Следи за здоровьем, откажись от вредных привычек. Ты же теперь за нас двоих живешь! Береги себя, Вова! Чтобы мне было в кого вернуться!
– Ты с рожденья так выглядел или пластику делал? – Я прерываю этот ненормальный поток сознания.
– Так, подправил кое-что, по мелочи. – Он глубоко затягивается, выпускает дым. – Самую малость.
– Скажи все-таки, почему я? Почему ты меня выбрал?
– Это долгая история. – Он отходит в глубину камеры, прислоняется спиной к стене, потом сползает по ней, так что лицо остается в тени.
– У нас много времени. Все-таки, почему ты выбрал именно меня?
– Это не я выбрал. Мы вообще ничего не выбираем. Есть люди, занимающие чужие места. Кармические двойники. Иногда космос указывает человеку, что кто-то другой занимает его настоящее место. Главное – не пропустить этот момент! В моей книге все это есть, неужели ты до сих пор не понял? Честно говоря, я думал, ты несколько умнее. Помнишь нашу переписку?
– Нет, – честно отвечаю я. – А мы переписывались?
– Еще бы тебе помнить! Тебе же многие писали, правда?
– Да, я получал довольно много писем.
– Кто же их считает, письма толпы? Мусор, застрявший в электронных проводах. Обезличенное обожание, которое никто никогда не оценит. – Последнее предложение он говорит свистящим шепотом, прислонившись
– Так это были твои письма мне? «Цель и миссия», «молчание это страх»?
– Ты был в квартире?
– Был. Нашел на столе. Как это можно было запомнить? Знаешь, сколько мне психов пишут? Иные похлеще, чем ты.
– Похлеще меня нет, – оскаливается он, – я тебя уверяю.
Я молча пожимаю плечами.
– А что ты такой спокойный, Вовка? Опять что-то замыслил? Новый коварный план? – Его подбородок нервно подрагивает. – Ну поделись, поделись скорее!
– Скажи мне, я же связку про Камю правильно понял? «Посторонний», Мерсо в «скайпе». Почему Камю? Какой в этом смысл?
– Неужели тебе нужно объяснять простые вещи?
– Только их мне и нужно объяснять. Сложные я без тебя понимаю.
– Мерсо – это тот, кто не врет и не лицемерит. Тот, кто умер за правду, Вова. За «единственного Христа, которого мы заслуживаем». – Говоря это, он слегка раскачивается.
– Так почему же ты еще жив?
– Потому что теперь посторонний здесь ты, Вова.
– И теперь «за много лет у меня возникло желание заплакать: я почувствовал, как меня ненавидят все эти люди…» – цитирую я по памяти «Постороннего».
– «Нелепое желание заплакать», – поправляет он. – Скажи, а куда ты побежал после того как увидел Жанну в номере?
– Собирался с Оксаной свалить в Волоколамск.
– На поезде или на машине? – В его глазах появляется лихорадочный блеск.
– На электричке.
– Что, и билет купил?
– Не успел.
– Не успел. Не купил. – Он словно впадает в ступор. – Конечно же не купил! Ясно, что не купил. В билете-то и проблема. – Он вдруг начинает подхихикивать. – Билет…
– Билет? И… что?
– И ничего! – Он вздыхает. – Ты удивительно тупой. Сплошное разочарование. Иди домой, Вова. Наш диалог меня утомил.
– Ты зато слишком умный, – я закашливаюсь, – Игорек…
– Что?! Что ты сказал?! – Его пальцы впиваются в решетку. – Откуда ты узнал? – Он отстраняется от решетки, мечется из угла в угол. – Конечно! Ты же был в своей квартире! Нашел мои права! Ну конечно. Это ничего не изменит, слышишь? Ты ничего никому не докажешь!
– Дело не в квартире. – Чертова зевота начинает раздражать. – Общий знакомый рассказал. Ближе которого у тебя на самом деле никого нет.
– Что ты мелешь, тварь?! – шипит он. – Какой еще знакомый?!
– Александр Львович, – тихо говорю я. – Думаю, что убийство Оксаны тоже докажут. Жанна даст показания. «Двушечка», говоришь?
Его лицо искажает гримаса ярости. Он бросается на решетку, просовывает руку между прутьев, сдирая кожу на запястье. Стремится схватить меня за горло, но не достает.
– Это не конец, – шипит он. – Это ничего не изменит. Я вернусь! Я достану тебя! Я тебя уничтожу!
– Время покажет, – качаю головой, – время покажет.