Дзержинский
Шрифт:
Весь 1917 год миллионы в окопах, деревнях, на заводах ловили вести из Петрограда, желая услышать от политиков два слова: земля и мир. Землю — крестьянам, мир — народам. Все просто. Не высшая математика.
И все это понимали. Почему же не прозвучало заветных слов вплоть до большевистского Октября?
Февральская революция — буржуазно-демократическая. Социалисты брать власть не хотят. Оказалось, не готовы условия. Десять лет назад так себя вели, будто готовы, взорвали сотни чиновников, а вон как вышло. Страна должна еще пожить при капитализме, иначе идея социализма будет опорочена. Ну, раз так... Отечественная буржуазия в революцию ведет себя в точности по Марксу: преследует свой «интерес».
Землю — крестьянам? Так она же — частная собственность. Даже фактически захваченная крестьянами
Россия не в состоянии продолжать войну? Это видят все. Но союзникам туго. Россия продолжает оттягивать на себя около половины войск центральных держав. Из Лондона и Парижа на все доводы Временного правительства слышится: «Нет». Способов воздействия на русскую буржуазию у англичан и французов более чем достаточно. Россия по уши в долгах и продолжает занимать. Ее государственный долг (внешний и внутренний) к осени 1917-го достигает 50 миллиардов рублей.
В июне Временное правительство пытается обложить повышенным налогом сверхприбыли буржуазии. Принятый закон так и не вступает в силу. Опять помешали «некие силы».
Летом население почти перестает платить налоги. Откуда же брать деньги правительству? Оно их печатает: за год покупательная способность рубля падает в четыре раза. И — опять с протянутой рукой к союзникам, заверяя о готовности сражаться до конца.
В июне в Соединенные Штаты отправляется делегация во главе с профессором Бахметьевым, помощником министра торговли и промышленности. В делегации — торговые посредники, технические и финансовые специалисты, военные. Бахметьева принимает президент Вильсон. Стороны делают общее заявление для прессы: Россия верна союзническому долгу. Аплодисменты. Коммерсанты из делегации тем временем заключают торговые сделки. Полмиллиарда долларов одолжили Штаты России. Около половины этих средств русская буржуазия к Октябрю успеет освоить. Кстати, Бахметьев, оставшийся в Штатах послом, после Октября переведет несколько десятков миллионов долларов на свой счет. После окончания Гражданской он станет финансировать эмигрантские офицерские организации. Что-то подсказывает: не только по доброй воле. Наверное, бывшему послу решительные офицеры сделали предложение, от которого тот не смог отказаться...
Чтобы не тратить слов, перенесемся на некоторое время вперед. Осень 1919-го. Армия Деникина наползает на Москву. Белые идеологи обдумывают лозунги, которыми можно привлечь симпатии крестьянства. Несомненно, передел земли надо признать свершившимся, и тогда мужики, хватившие лиха при комиссарах, примут белых как освободителей. Два года лишений позади, пора поумнеть. Но землевладельцы неисправимы! Они протащили «закон о третьем снопе», обязывающий крестьян отдавать треть урожая бывшим помещикам в качестве компенсации за «передел». Деникин впоследствии писал, что этот закон его и сгубил. После бесплодных споров белые освободители решают вопросы земельной реформы обсудить после победы, то есть идут на Москву фактически вообще без программы. Но впереди их армии мчатся слухи: помещики с отрядами казаков наезжают в свои бывшие деревни, порют крестьян, взыскивают с них побольше «третьего снопа». Неудивительно, что до Москвы освободители не дошли.
Середина декабря. Армия Деникина не просто отступает — она бежит, как бежал Наполеон в 1812 году. У нее земля горит под ногами. Через два месяца армии не будет. Руководители движения вновь сели обсуждать земельный вопрос. Ну, теперь-то хоть поумнели? Нет, земельно-финансовое лобби стоит на своем. Сейчас армия окопается на Дону, а на следующий год повторит поход на Москву.
Они были обречены...
Белые военные поражаются эгоизму тех, в чьих интересах они проливают кровь. Честный солдат, но слабый администратор и политик, Деникин ищет премьера для своего гражданского правительства — Особого совещания. Кажется, нашел, едет...
«Долго ждали мы прибытия видного сановника — одного из немногих, вынесших с пожарища старой бюрократии репутацию передового человека. Прибыв в Екатеринодар, он
Удивительно, насколько похожей становится лексика у Деникина и Ленина, когда речь заходит о тогдашней буржуазии!
На Особом совещании профессор Соколов (умница, ведал у белых агитацией и пропагандой) высказал идею, что власть должна опереться на «консервативные круги, при условии признания ими факта земельной революции». На это главнокомандующий обреченно заметил:
— Нет таких кругов... Буржуи даже «третий сноп» считали уступкой домогательствам черни...
Русско-Азиатский банк в начале Гражданской предоставил Добровольческой армии кредит на 350 тысяч рублей. Стороны по-джентльменски договорились, что кредит не возвратный. После поражения банкиры выставили командованию счет. На этом требовании Деникин оставил резолюцию: «Я глубоко возмущен наглостью поганых буржуев Русско-Азиате кого банка, забывших все». «Поганые буржуи». По-революционному!
Не было у населения страны шанса получить из рук буржуазно-демократического правительства землю и мир. Даже в 1919 году землю крестьянам не давали, а что о 1917-м говорить?
II. НА ПЕРЕДОВОЙ
Глава семнадцатая. СЛОВО ТОВАРИЩУ МАУЗЕРУ
Балтийский матрос Павел Мальков за два октябрьских дня, предшествовавших падению Временного правительства, пошит, что жизнь устроена куда проще, чем он думал раньше.
Товарищи из Центробалта поручили Малькову пригнать в Гельсингфорс бывшую царскую яхту «Штандарт». Она стояла на Неве. На яхте радиостанция, вещь нужная. И вообще, такая штуковина не помешает матросам Балтики. Но требовалось получить разрешение от Центрофлота. Несколько дней Мальков бесплодно обивал пороги в канцеляриях. В кронштадтской ячейке большевиков парня подбодрили:
— Действуйте, товарищ, решительнее, по-революционному.
Сунул матрос под бушлат пистолет системы «кольт» и отправился за яхтой. По пути встретил своего приятеля, будущую знаменитость Анатолия Железнякова. Два решительных матроса на одну яхту — даже много. Железняков вообще не большевик, он анархист, но какая разница? Узнав, что нужно, весело сказал: «Пошли!»
На «Штандарте» с командой договорились быстро. Но требовались буксиры. Через некоторое время Мальков с Железняковым пригнали их целых пять. Во всех случаях разговор с капитанами был короткий.
— Мне нужен документ, — говорил капитан.
— Вот тебе документ, — отвечали матросы, вынимая оружие.
Стоило слоняться по канцеляриям! Суток не прошло, как царская яхта прибыла по назначению, то есть к тем, кто был на тот момент сильнее.
Разохотился Мальков. Чем бы еще помочь революции? Для начала следовало добыть машину, а где? Ага, вон стоит, дожидается начальника порта, персональная. Сунул шоферу под нос кольт — поехали. Прихватил решительных товарищей, отправился на Невский ловить юнкеров, которые, по слухам, намеревались развести мосты на Неве, чтобы помешать восстанию. Ловили, разоружали, отвозили в Петропавловскую крепость. Так прошла ночь на 25 октября. Утром увидели мальчишек-га-зетчиков. С осуждением рассматривал матрос ассортимент: «Новая жизнь», «Речь», «Дело народа» — еще куда ни шло. Большевистский «Рабочий путь» — хорошо. А это что такое? Паршивая буржуйская газетенка «Биржевые ведомости», клевещущая на моряков? Ее Центробалт давно требует закрыть. Баста, кончилось время канцелярий! Отняли матросы у мальчишек «Биржевку», сами отправились в редакцию. «Именем Центробалта!» — «На каком основании?» — «Вот вам основание!» По соседству располагался журнал «Огонек». Решили заодно закрыть и его. Вредное издание, лживое, обливает грязью рабочих и большевиков. Охрану поставили. Довольные собой матросы отправились в Смольный. По дороге зашли в магазин. Не было у них продуктовых карточек, но вышли, как нетрудно догадаться, с продуктами. Что за чудесное время наступило!